— Скажи-ка, дядя, ведь не даромМосква, спаленная пожаром,Французу отдана?Ведь были ж схватки боевые,Да, говорят, еще какие!Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина!— Да, были люди в наше время,Не то что нынешнее племя:Богатыри — не вы!Плохая им досталась доля:Немногие вернулись с поля…Не будь на то Господня воля,Не отдали б Москвы!Мы долго молча отступали,Досадно было, боя ждали,Ворчали старики:«Что ж мы? на зимние квартиры?Не смеют, что ли, командирыЧужие изорвать мундирыО русские штыки?»И вот нашли большое поле:Есть разгуляться где на воле!Построили редут.У наших ушки на макушке!Чуть утро осветило пушкиИ леса синие верхушки —Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку тугоИ
думал: «Угощу я друга!Постой-ка, брат мусью!»Что тут хитрить, пожалуй, к бою;Уж мы пойдем ломить стеною,Уж постоим мы головоюЗа Родину свою!Два дня мы были в перестрелке.Что толку в этакой безделке?Мы ждали третий день.Повсюду стали слышны речи:«Пора добраться до картечи!»И вот на поле грозной сечиНочная пала тень.Прилег вздремнуть я у лафета,И слышно было до рассвета,Как ликовал француз.Но тих был наш бивак открытый:Кто кивер чистил весь избитый,Кто штык точил, ворча сердито,Кусая длинный ус.И только небо засветилось,Все шумно вдруг зашевелилось,Сверкнул за строем строй.Полковник наш рожден был хватом:Слуга царю, отец солдатам…Да, жаль его: сражен булатом,Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:«Ребята! не Москва ль за нами?Умремте ж под Москвой,Как наши братья умирали!»И умереть мы обещали,И клятву верности сдержалиМы в Бородинский бой.Ну ж был денек! Сквозь дым летучийФранцузы двинулись как тучи,И всё на наш редут.Уланы с пестрыми значками,Драгуны с конскими хвостами,Все промелькнули перед нами,Все побывали тут.Вам не видать таких сражений!..Носились знамена, как тени,В дыму огонь блестел,Звучал булат, картечь визжала,Рука бойцов колоть устала,И ядрам пролетать мешалаГора кровавых тел.Изведал враг в тот день немало,Что значит русский бой удалый,Наш рукопашный бой!..Земля тряслась — как наши груди;Смешались в кучу кони, люди,И залпы тысячи орудийСлились в протяжный вой…Вот смерклось. Были все готовыЗаутра бой затеять новыйИ до конца стоять…Вот затрещали барабаны —И отступили бусурманы.Тогда считать мы стали раны,Товарищей считать.Да, были люди в наше время,Могучее, лихое племя:Богатыри — не вы.Плохая им досталась доля:Немногие вернулись с поля.Когда б на то не Божья воля,Не отдали б Москвы!
Родина
Люблю Отчизну я, но странною любовью!Не победит ее рассудок мой.Ни слава, купленная кровью,Ни полный гордого доверия покой,Ни темной старины заветные преданьяНе шевелят во мне отрадного мечтанья.Но я люблю — за что, не знаю сам, —Ее степей холодное молчанье,Ее лесов безбрежных колыханье,Разливы рек ее, подобные морям;Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень;Люблю дымок спаленной жнивы,В степи ночующий обоз,И на холме средь желтой нивыЧету белеющих берез.С отрадой, многим незнакомой,Я вижу полное гумно,Избу, покрытую соломой,С резными ставнями окно;И в праздник, вечером росистым,Смотреть до полночи готовНа пляску с топаньем и свистомПод говор пьяных мужичков.
Владимир Григорьевич Бенедиктов
(1807–1873)
Бивак
Темно. Ни звездочки на черном неба своде.Под проливным дождем на длинном переходеПромокнув до костей, до сердца, до души,Пришли на место мы — и мигом шалашиВосстали, выросли. Ну, слава богу, дома!И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалашСухая, свежая, упругая солома.А чайник что? — Кипит. О, чай — спаситель наш!Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов.И слаще музыки приветный звон стакановВдали уж слышится; и чайная струяСпешит стаканов ряд наполнить до края.Садишься и берешь — и с сладострастной дрожьюПьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость Божью…Нет, житель городской, как хочешь величайНапиток жалкий свой, а только он — не чай!Нет, люди мирные, — когда вы не живалиБивачной жизнию, — вы чаю не пивали.Глядишь: всё движется, волнуется, кипит;Огни разведены — и что за чудный вид!Такого и во сне вы, верно, не видали:На грунте сумрачном необозримой далиФигуры воинов, как тени, то черны,То алым пламенем красно освещены,Картинно видятся в различных положеньях,Кругами, группами, в раскидистых движеньях,Облиты заревом, под искрами огней,Со всею прелестью голов их поседелых,Мохнатых их усов, нависших их бровей,И глаз сверкающих, и лиц перегорелых.Забавник шут острит — и красное словцоИ добрый, звонкий смех готовы налицо.Кругом и крик, и шум, и общий слитный говорПред нами вновь денщик, — теперь уж он как поварЯвился; ужин наш готов уже совсем.Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем!Прекрасно! — И, делим живой артелью братской,Как вкусен без приправ простой кусок солдатский!Поели — на лоб крест — и на солому бух!И уж герой храпит во весь геройский дух.О, богатырский сон! Едва ль он перервется,Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь.Великолепный сон! Он глубже, мне сдается,Чем тот, которому дано названье: смерть.Там спишь, а душу всё подталкивает совесть,А над ухом ее нашептывает повестьМинувших дней твоих — а тут… но барабанВдруг грянул — и восстал, воспрянул ратный стан.
Николай Алексеевич Некрасов
(1821–1878)
14 июня 1854 года
Великих зрелищ, мировых судебПоставлены мы зрителями ныне;Исконные, кровавые враги,Соединясь, идут против России;Пожар войны полмира обхватил,И заревом зловещим осветилисьДеяния держав миролюбивых…Обращены в позорище враждыМоря и суша… Медленно и глухоК нам двинулись громады кораблей,Хвастливо предрекая нашу гибель,И наконец приблизились — стоятПред укрепленной русскою твердыней…И ныне в урне роковой лежатДва жребия… и наступает время,Когда решитель мира и войныИсторгнет их всесильною рукойИ свету потрясенному покажет.………………………….………………………….
Внимая ужасам войны…
Внимая ужасам войны,При каждой новой жертве бояМне жаль не друга, не жены,Мне жаль не самого героя…Увы! утешится жена,И друга лучший друг забудет;Но где-то есть душа одна —Она до гроба помнить будет!Средь лицемерных наших делИ всякой пошлости и прозыОдни я в мире подсмотрелСвятые, искренние слезы —То слезы бедных матерей!Им не забыть своих детей,Погибших на кровавой ниве,Как не поднять плакучей ивеСвоих поникнувших ветвей…
Афанасий Афанасьевич Фет
(1820–1892)
Севастопольское братское кладбище
Какой тут дышит мир! Какая славы тризнаСредь кипарисов, мирт и каменных гробов!Рукою набожной сложила здесь ОтчизнаСвященный прах своих сынов.Они и под землей отвагой прежней дышат…Боюсь, мои стопы покой их возмутят,И мнится, все они шаги живого слышат,Но лишь молитвенно молчат.Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:Тут что ни мавзолей, ни надпись — всё боец,И рядом улеглись, своей залиты кровью,И дед со внуком, и отец.Из каменных гробов их голос вечно слышен,Им внуков поучать навеки суждено,Их слава так чиста, их жребий так возвышен,Что им завидовать грешно…
Аполлон Николаевич Майков
(1821–1897)
Сказание о 1812 годе
Ветер гонит от востокаС воем снежные метели…Дикой песнью злая вьюгаЗаливается в пустыне…По безлюдному простору,Без ночлега, без привала,Точно сонм теней, проходятСлавной армии остатки,Егеря и гренадеры,Кто окутан дамской шалью,Кто церковною завесой, —То в сугробах снежных вязнут,То скользят, вразброд взбираясьНа подъем оледенелый…Где пройдут — по всей дорогеПушки брошены, лафеты;Снег заносит трупы коней,И людей, и колымаги,Нагружённые добычейИз святых московских храмов…Посреди разбитой ратиЕдет вождь ее, привыкшийК торжествам лишь да победам…В пошевнях на жалких клячах,Едет той же он дорогой,Где прошел еще недавноПолный гордости и славы,К той загадочной столицеС золотыми куполами,Где, казалось, совершитсяВ полном блеске чудный жребийПовелителя вселенной,Сокрушителя империй…Где ж вы, пышные мечтанья!Гордый замысел!.. НадеждыИ глубокие расчетыПрахом стали, и упорноИщет он всему разгадки,Где и в чем его ошибка?Всё напрасно!..И поник он, и, в дремоте,Видит, как в приемном зале —Незадолго до похода —В Тюльери стоит он, гневный;Венценосцев всей ЕвропыПеред ним послы: все внемлютС трепетом его угрозам…Лишь один стоит посланник,Не склонив покорно взгляда,С затаенною улыбкой…И, вспыливши, император:«Князь, вы видите, — воскликнул, —Мне никто во всей ЕвропеНе дерзает поперечить:Император ваш — на что жеОн надеется, на что же?»«Государь! — в ответ посланник. —Взять в расчет вы позабыли,Что за русским государемРусский весь стоит народ!»Он тогда расхохотался,А теперь — теперь он вздрогнул…И глядит: утихла вьюга,На морозном небе звезды,А кругом на горизонтеВсюду зарева пожаров…Вспомнил он дворец Петровский,Где бояр он ждал с поклономИ ключами от столицы…Вспомнил он пустынный город,Вдруг со всех сторон объятыйМорем пламени… А мира —Мира нет!.. И днем и ночьюНеустанная погоняВслед за ним врагов незримых…Справа, слева — их мильоныТам, в лесах… «Так вот что значит —„Весь народ!..“»И безнадежноВдаль он взоры устремляет:Что-то грозное таитсяТам, за синими лесами,В необъятной этой дали…
Алексей Константинович Толстой
(1817–1875)
В колокол, мирно дремавший…
В колокол, мирно дремавший, с налета тяжелая бомбаГрянула. С треском кругом от нее разлетелись осколки,Он же вздрогнул — и к народу могучие медные звукиВдаль потекли, негодуя, гудя и на бой созывая.