Храм фараона
Шрифт:
Мерит была счастлива и благодарна за то, что снова может быть женщиной. До ее сознания дошло, насколько бедной была ее жизнь без него. Никогда, никогда в жизни она не хотела снова оставаться без Пиайя. Однако существовал принц Сети, ее супруг, и, пока он жив, он ни за что не откажется от столь выгодного для него брака. Пока он жив… Как просто было устранить Гутану. У Рамзеса не возникло ни малейшего подозрения, что смерть хеттиянки насильственна. Сети тоже может заболеть, он тоже может умереть… Нет! Мерит ужаснулась тому, что может зайти так далеко. Гутана была виновата, она была опасной для Кеми иноземкой. Бедный Сети не мог отвечать за свое сходство с фараоном, этот брак не был его виной. Должен найтись выход. Пока Пиай дремал в ее объятиях,
— Позже, мой Могучий Бык. Я должна тебе кое-что сказать. Пока ты спал, я думала, что так дело не может продолжаться. Пока я в Мемфисе, хорошо, но царь уже поговаривает о возвращении. Скоро нашим свиданиям наступит конец. Что тогда? Ты не можешь поехать в Пер-Рамзес, а я не могу без основания, просто так, отправиться в Мемфис или куда-либо еще. А если и смогу, мы должны будем прятаться. Это недостойно и не может продолжаться долго. Я подожду праздника Зед, а потом попрошу отца позволить мне удалиться из Пер-Рамзеса и оставить Сети. Было бы неверным требовать расторжения брака, потому что это принесло бы Сети ущерб, с которым он не захочет смириться. К тому же, расторгая наш брак, мой отец должен был бы признать, что совершил ошибку, а это противоречит Маат, божественному порядку: Благой Бог не совершает ошибок. Мы сможем достичь кое-чего, если только никто не потерпит ущерба. Хотя моей натуре противоречит делать что-либо наполовину или втайне от всех, но в этом случае по-другому не получится. Я удалюсь в какое-либо царское имение в Дельте, которое находится на расстоянии по меньшей мере двух дней пути. А ты будешь там управляющим. В Абидосе, Фивах, Мемфисе или Пер-Рамзесе мы никогда не смогли бы свободно жить друг с другом, но в деревне это возможно. Я в этом уверена. Это должно получиться! Должно!
Она заколотила кулачками по его груди и воскликнула еще несколько раз, заклиная:
— Должно! Должно!
Пиай прикрыл ей рот ладонью:
— Успокойся, любимая, успокойся! Ты привлечешь своими криками стражу. Мне тоже нравится твой план, но все зависит от царя, да будет он жив, здрав и могуч. Я ничего не могу сделать, могу только надеяться, что тебе удастся уговорить его.
Мерит успокоилась, и Пиай почувствовал, что щеки у нее мокры от слез.
— На самом деле я не плачу, — сказала она упрямо, — это лишь слезы гнева и беспомощности. В любом случае я сделаю все, чтобы уговорить отца. Я спрячу свою гордость. Я разыграю маленькую, беспомощную дочку, которая ужасно несчастлива и не знает, как себе помочь. Я буду лгать и визжать, а если понадобится, и ползать на животе, как рабыня, вымаливающая милости. Пусть Сети и дальше считается моим супругом, я предоставлю ему все выгоды, которые он из этого может извлечь, но я не допущу, чтобы нас, истинных мужа и жену, разлучили и воровали драгоценное время нашей любви. Мы не становимся моложе, дорогой. Наше время уходит.
Пиай закрыл ее рот долгим поцелуем.
Изис-Неферт всегда хорошо обращалась со своими придворными. Она никогда не заставляла их расплачиваться за то, что царь много лет держал ее в отдалении, и могла опереться на нескольких верных, безусловно преданных ей слуг, которых попросила незаметно осмотреться в храмовом районе и при этом обратить особое внимание на служебные комнаты Пиайя. Люди вышли на храмовых стражников, несколько медных дебов перекочевали из кармана в карман, и из одного замечания там, из другого замечания тут постепенно вырисовывалась картина, хотя и не очень четкая. В конце концов Изис-Неферт узнала только, что Пиай готовит что-то, и с этой целью время от времени после захода солнца встречается с какой-то женщиной. Это могло не означать ничего или же означало многое.
Изис-Неферт хотела основательно расследовать дело, но вступать во вражду с Мерит казалось ей слишком опасным, и она хотела избежать этого. Разоблачение должно было выглядеть как случайность, поэтому вторая супруга несколько дней жаловалась на бессонницу и попросила двух своих придворных дам немного погулять с ней на улице. Ей не составило труда подгадать так, чтобы, едва стемнело, они оказались вблизи дома Пиайя. Уже на второй день Изис-Неферт увидела женскую фигуру под покрывалом, исчезнувшую за дверью служебного помещения Пиайя. Когда она спросила об этом двух проходивших мимо стражников храма, мужчины только отмахнулись:
— Мастер Пиай уже сказал нам. Эта женщина должна обсудить с ним что-то, что должно оставаться тайной. Больше мы ничего не знаем.
«Разумеется, это должно оставаться тайной, — подумала Изис-Неферт, и язвительная улыбка появилась на ее суровом лице. — Никому нельзя знать о том, что шлюха Мерит снова спит с долговязым скульптором, но я позабочусь о том, чтобы это не осталось тайной и дошло до нужных ушей».
Но прежде Изис-Неферт хотела посоветоваться с сыном. Хамвезе ни в коей мере не был удивлен:
— Я ожидал нечто подобное. Оба живут почти дверь в дверь, но я тебе уже сказал при нашем последнем разговоре, что не помышляю о том, чтобы вмешиваться в дела Мерит. Впрочем, женщина была под покрывалом, и ты не можешь быть уверена в том, что это была она. Но даже если бы дело обстояло так, здесь, в храме, все определяю я, и я хотел бы попросить тебя оставить свои подозрения при себе. Было бы ужасно, если бы об этом узнал фараон. Я даже вынужден взять с тебя клятву. Поклянись Амоном, что царь не узнает ничего из того, что ты увидела.
Изис-Неферт стало немного не по себе, но такую клятву она могла дать. Она сообщит о своих подозрениях не фараону…
Такка родила сына, которого Пиай в память о своем учителе и названном отце назвал Ирамуном. Он очень обрадовался ребенку и подарил своей супруге ценное ожерелье с вплетенным в него золотым систром и знаком Нефер — символом красоты.
Такка смирилась с тем, что Пиай с некоторого времени ведет две жизни и что одна из них находится за пределами ее мира. Его частые и долгие отлучки по вечерам объяснялись работами по подготовке празднования Зед, но Такка чувствовала, что это связано с Мерит, и не задавала никаких лишних вопросов. Она не имела и не хотела иметь ничего общего с этим. Однако эта недоступная ей часть жизни Пиайя беспокоила ее и страшила. Они построили здесь гнездо, и Такка хотела сохранить его, хотела, как каждая мать, прогнать от себя любое зло. Но, увы, против этой безымянной угрозы она была бессильна. Такка не могла вступить в борьбу с неизвестным. Однажды она попыталась объяснить Пиайю свою тревогу, но он тут же успокоил ее:
— Нам не грозит никакая опасность, Такка, поверь мне. С тобой и твоим ребенком ничего не случится, что бы ни произошло.
— Со мнойи моимребенком? — опешила она. — А с тобой? Разве ты не наш, и разве это не твой ребенок?
— Конечно, это и мой ребенок, успокойся, Такка. Скоро все будет как раньше.
При этом он намекнул на ожидавшийся отъезд царя, который сразу после праздника Нила хотел вместе с семьей отбыть в Пер-Рамзес. Им с Мерит предстояла последняя ночная встреча, но странно, Пиай на этот раз не ощущал боли разлуки, у него не было чувства, что весь мир рушится, как тогда, на Юге.
— Мы скоро увидимся снова, — заверила его Мерит, откладывая в сторону плащ и покрывало.
Пиай молча смотрел на свою возлюбленную. «Какая она уверенная, моя майт-шерит, — весело подумал он. — Она уже все запланировала, все расставила по местам».
— Ты так уверена, будто уже добилась согласия царя и своего супруга. Сети может нарушить твои планы. Он привык к своим привилегиям и не захочет отказываться от них.
— Он должен будет! — воскликнула Мерит. — Он должен будет отказаться только от меня. Только от меня. Больше я от него ничего не требую.