Храм фараона
Шрифт:
Справа от фараона на низкой скамеечке сидела Великая Царская Супруга Туя и держала руку умирающего. Царь уже давно болел, и она могла спокойно подготовиться к этому часу. На ее широком, несколько крестьянском лице нельзя было заметить никакого движения чувств. Конечно, Сети был ей хорошим супругом, и она искренне горевала о нем, однако она была разумной и трезвомыслящей женщиной и не хотела сопротивляться воле богов. Сейчас она должна уступить свое место Нефертари, и Туя думала об этом без сожаления. По истечении срока траура она хотела удалиться в свое поместье в Дельте и заниматься исключительно тем, что делала и до этого: разводить крупный рогатый скот и овец и заботиться о повышении урожаев зерна. Она посмотрела
Сети ничего этого больше не замечал. Шаг за шагом он приближался к трону Озириса. Святая семья — Пта, Сехмет и Нефертем — уже были готовы сопровождать его, а добрая богиня Хатор ласково, по-матерински смотрела на него своими коровьими глазами.
Внезапно боги растворились в тумане, и на короткое время сознание вернулось к фараону. Его почти потухшие глаза с трудом отыскали Рамзеса, и любимый сын тут же почтительно склонился над ним.
— Послушай, сынок, не позволяй жрецам становиться слишком могущественными, ты — фараон, ты определяешь все, ты — верховный жрец всех богов. Не позволяй тем, из Фив, забрать скипетр из твоей руки, держись Пта…
Фараон откинулся назад и как через покрывало увидел, что над ним склонилась женская фигура. Он узнал в ней великую небесную богиню Хатор, мать всего, которая, утешая, заключила его в свои объятия. Люди в комнате умирающего услышали последний хриплый выдох и застыли в ожидании трудного свистящего вдоха, однако его не последовало. Лекарь поднес металлическое зеркальце ко рту и носу фараона. Зеркало осталось ясным.
Стоявший на коленях у постели верховный жрец поднялся и произнес спокойно и торжественно:
— Мен-Маат-Ра-Птах-Мери-Ен-Сети, Благой Бог, сын Солнца и повелитель Обеих стран, отошел из жизни и поднялся на небо, чтобы соединиться с Солнцем. — Затем взял Рамзеса за руку и проговорил: — Сокол в гнезде, молодой Гор появляется на троне, повелитель Обеих стран, Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Мери-Амон-Рамзес, чтобы стать царем Черной Земли, владеть Красной Землей и одерживать триумфальные победы над врагами на севере и юге. Рядом с Богоподобным сидит на троне и царствует Великая Царская Супруга Нефертари, непревзойденная милостью и прелестью, повелительница Обеих стран, возлюбленная царя, да живет она вечно!
Столица и страна погрузились в траур. Люди плакали и рвали свои одежды. Мужчины посыпали головы пеплом, а женщины мазали лицо грязью и громко оплакивали потерю Благого Бога.
В храмах произносили траурные хоралы и строго постились. Во время всего траура, который продолжался семьдесят два дня, были отменены все праздники. Состоятельные люди отказывались от мяса и вина. Бедные вдвое уменьшали меру пшеницы для своих ежедневных лепешек. В первые дни после смерти царя из всех домов столицы слышался громкий плач. Казалось, люди хотят превзойти друг друга в соблюдении траура. Оплакивали не смерть, потому что каждый знал, что на том на свете фараон воскреснет молодым и здоровым и будет вечно жить без забот. Нет, горевали о потере царя, который сделал Кеми большой и сильной страной, который был могущественным и справедливым правителем. В царском дворце также не прекращались вопли плакальщиц. Женщины и девушки из гарема измазали себе лица и верхнюю часть тела землей и глиной, расцарапали себе грудь, при этом они использовали красную краску, и «царапины», хоть и выглядели ужасными, но боли не причиняли.
Самым важным после смерти фараона, наряду с тем чтобы была обеспечена преемственность власти, была необходимость сохранения его тела, чтобы царственное ка не скиталось, не зная покоя. Сохранить тело для вечности были призваны бальзамировщики, однако их неохотно желали видеть лицом к лицу, потому что от них исходил постоянный трупный запах, который живые не слишком ценили. Бальзамировщики, или, как их называли, «ставящие печать бога», селились отдельно. Их мастерские и жилища располагались на левом берегу Нила, который отделял Западную пустыню от плодородных земель правобережья. Туда близкие приносили своих умерших и забирали их семьдесят дней спустя для окончательного погребения. Как бы ни было необходимо это мероприятие, мастерам, занимавшимся таким ужасным ремеслом, не доверяли, и о них ходило много легенд. Поговаривали, будто даже трупы молодых умерших девушек и женщин осквернялись этими мужчинами, не знавшими почтения перед мертвыми. Так как эти слухи не замолкали, было принято бальзамировать фараона в его дворце под постоянным присмотром.
Таким образом, люди, «ставящие печать богов» или «слуги Анубиса», как они себя гордо называли, были доставлены в царский дворец, где мертвый фараон лежал в большом тронном зале. Изготовленный из черного дерева стол для бальзамирования стоял на четырех низких ножках в виде голов льва. В изголовье были две красивые позолоченные львиные головы. На поверхности стола в изножье было вырезано отверстие, через которое жидкость из тела могла стекать в ведро.
Для члена царской семьи считалось плохой приметой встретиться с бальзамировщиком, не говоря уже о том, чтобы переброситься с ним парой слов.
Рамзес принял второго жреца Пта в своих личных покоях. Изящный темнокожий мужчина, казалось, не имел возраста: нельзя было определить, пережил ли он тридцать или сорок разливов Нила. Вся его семья была связана с храмом Пта. Обе сестры жреца были певицами, брат — хранителем печати храма Пта, а отец — тоже жрецом, чтецом Пта.
После того как вошедший церемониально приветствовал нового фараона, Рамзес указал ему на низкую скамеечку, и Птахотеп уселся. Он оценил оказанную ему честь.
— Достопочтенный слуга бога, я решил дать тебе важное поручение. При бальзамировании Озириса-Сети ты будешь наблюдать за работой, как Анубис. Я ценю твое старание и очень расположен к тебе.
В определенный час бог Анубис в облике человека, но с головой и хвостом шакала появлялся в зале для бальзамирования, садился на приготовленный для него высокий стул из черного дерева и молча смотрел на собравшихся вокруг тела мужчин. Таким образом, привратники тайны, четверо «ставящих печать бога», во время работы оставались под контролем. У изголовья стола сидел жрец-чтец со свитком на коленях.
Мастера-бальзамировщики не знали, кто скрывается под маской Анубиса. Это мог быть жрец, чиновник, доверенный или даже член царской семьи. Они знали только, что за каждым их движением внимательно наблюдают и что малейший неуважительный жест, самая ничтожная ошибка повлекут за собой тяжелое наказание. Не без страха они ожидали знака Анубиса, чтобы начать хорошо знакомую им работу.
Птахотепу было трудно дышать под маской Анубиса, и он чувствовал, как пот стекает у него по лбу и шее, но он должен выдержать много часов, не ослабляя внимания. Про себя он произнес молитву Озирису и медленно поднял жезл.
Жрец-чтец тут же начал вполголоса читать священные тексты, в то время как привратники тайны торжественно сняли льняной покров с мертвого тела и передали его своим людям. Один из «ставящих печать бога» ввел длинный золотой крючок в нос мертвого, проник им в мозг и начал медленно извлекать его кусочек за кусочком и складывать в уже приготовленную чашу. Народ Кеми верил в то, что все жизненные силы и разум исходят от сердца, а не имевший значения мозг просто извлекали, однако и его старательно собирали и хоронили вместе с умершим. Птахотеп, который впервые наблюдал за подобной церемонией, подавил приступ дурноты и заставил себя думать о святости и необходимости происходившего у него на глазах.