Храм фараона
Шрифт:
Чиновник сделал паузу и выжидающе посмотрел на Пиайя:
— Ты все понял, Пиай, или я должен тебе что-либо объяснить?
— Я понял.
— Тогда подпиши здесь.
Пиай дрожащей рукой поставил свое имя на обозначенном месте. Писец свернул свиток.
— Теперь ты подчиняешься воинам фараона, да будет он жив, здрав и могуч. Завтра они повезут тебя в Суенет.
Пиай вежливо поблагодарил и проводил чиновника к двери. Потом хлопком вызвал слугу, но тот уже давно сбежал, так что Пиай сам достал кувшин вина из кладовой.
«Вероятно, это последняя возможность выпить
Он не нашел бокала и поднес к губам весь кувшин. Если бы у него сейчас был яд, дело можно было бы решить в два счета. Что ожидает его? Тупая, тяжелая работа под раскаленным солнцем, побои, убогое пристанище, презрение, насмешки…
Пиай снова отпил большой глоток из кувшина. Он ничего не ел, и вино быстро ударило ему в голову. К тяжелой работе он привык, но это была творческая работа, которая радовала и удовлетворяла его. Целый день стучать отбойным молотком по граниту, в то время как сзади стоит надсмотрщик с палкой и выжидает момента, когда ты переведешь дыхание, чтобы ударить побольнее, — это глупо, унизительно, и такое сложно перенести. Итак, остается надежда только на то, что тело скоро потеряет свою силу и умрет или найдется возможность размозжить себе череп о гранит.
Эта мысль, а также кувшин вина вселили в Пиайя некоторую надежду. И, наконец, есть Мерит, которая, конечно же, не смирится с тем, что ее возлюбленный погибнет в каменоломнях. В кувшине оставалась еще половина хеката, и Пиай непрерывно пил дальше.
«И все же дело того стоило, — подумал он упрямо, — даже если нашей любви была отведена только пара месяцев. Я отдал бы все, все, лишь бы только мне осталась моя маленькая львица… Что для меня значат титулы Единственного друга фараона и первого архитектора? Они приносят честь и богатство, но сердце остается пустым. Что случится с ней? Накажет ли ее фараон? Станет ли принуждать ее к чему-либо?»
Шатаясь, Пиай встал, вино шумело у него в ушах, масляная лампа весело танцевала, как будто ожила. Спотыкаясь, он отправился на улицу, но его тотчас остановил вооруженный охранник.
— По нужде-то можно? — пробормотал он. — Можешь стоять рядом, если тебе это доставит удовольствие.
Охранник не спускал с него глаз до тех пор, пока мастер снова не доковылял до дома.
— Единственный друг фараона! Первый архитектор царя! Главный надсмотрщик над всей Кеми! — воскликнул Пиай громко, бухаясь в кресло.
— Любовник принцессы Мерит, — прошептал он, — и это единственный титул, который имеет ценность, и как ни одно из моих произведений нельзя стереть с лица света, так никто не отнимет у меня и эти часы, дни и месяцы, проведенные с Мерит. И царь не отнимет! Тут не помогут никакие приказы, декреты, предписания, распоряжения и законоположения.
Он хихикнул, снова выпил, захлебнулся и чуть было не задохнулся, откашлялся и упал на свое ложе. Один раз, только еще один раз обнять бы стройное тело Мерит, поцеловать твердые маленькие груди, погладить ее живот, посмотреть в ее темные глаза…
«Это не может так просто окончиться, как будто мы умерли друг для друга! Мы еще есть — я, Пиай, и ты, Мерит! Баст не позволит оторвать любящих друг от друга. Я почитал тебя в Пер-Басте, о богиня с головой кошки, теперь услышь же мою молитву: дай мне один раз, только один раз в жизни снова увидеть любимую, я прошу тебя только об этом! Такую маленькую просьбу ты можешь выполнить. Ты же могущественная богиня! Смотри, в честь тебя я опустошил целый кувшин вина, а если я снова когда-либо обрету свободу, я изготовлю кошку из чистого золота и подарю ее тебе. Да, я это сделаю! Я это сделаю».
Опьяненный вином, Пиай забылся глубоким хмельным сном. Когда его разбудили на рассвете, скульптор Пиай был в таком состоянии, как будто пытался себя отравить. Когда его вели, руки у него дрожали, лицо было пепельно-бледным, голова болела, как будто была сдавлена двумя камнями, желудок скручивался от тошноты. Хорошо, что он успел выпить несколько бокалов воды, прежде чем вооруженный стражник отвел его к ладье.
Несколько рабочих робко наблюдали за ним издалека. Ах, как охотно он поменялся бы местами с этими людьми! Они были молоды, свободны и радовались жизни, в то время как его увозили на каторжные работы. Он мог бы броситься в Нил… Однако стражники связали ему руки за спиной, и один из них вел мастера на веревке, как собаку.
В этот час царь уже принял ванну и сел в кресло, отдавая себя в распоряжение Гори. Тот старательно наточил бронзовое лезвие о полоску бычьей кожи. Потом с глубоким поклоном приблизился к сыну Солнца, окунул кисточку в чистое, с ароматными веществами кедровое масло и намазал им щеки и подбородок своего господина.
— Что ты скажешь об обоих храмах, Гори? Подобного еще никогда не было, тем более посреди пустыни.
— Великому фараону подобают великие сооружения. Маленького и незначительного на свете достаточно.
— Ты снова мне льстишь, Гори, и тем не менее я охотно слушаю лесть. Завтра мы отправимся назад в Фивы, там в качестве награды я подарю тебе красивую рабыню. Не каждый цирюльник сопровождает своего господина в опасное путешествие по пустыне.
— Твоя милость безгранична, Богоподобный. Но может быть, это будет молодой человек, который станет мне помогать и которого я смогу обучить?..
Рамзес расхохотался:
— Это ты называешь «обучить»! Могу себе представить, как это будет выглядеть. Бедный парень должен будет заползти к тебе в постель и научиться у тебя непотребным вещам.
— Не осмеливаюсь противоречить, Богоподобный. Этот юный скульптор Хетеп или Хотеп мог бы мне понравиться. Сильные и стройные члены, узкие бедра, округлости сзади…
— Прекрати, Гори, прекрати! Я знаю твой вкус, но не могу его разделить. Хотеп в будущем станет здесь важным человеком.
— Я слышал об этом…
— Что ты еще слышал? Что говорят люди?
— Извини, Богоподобный, но в моем высоком положении не полагается болтаться среди черни. Вчера я сидел за кувшином пива с надсмотрщиками, когда твои воины пошли к мастеру Пиайю. Конечно, все были удивлены, но кто осмелился бы критиковать твои приказы? Все, что ты делаешь, справедливо, Богоподобный. Об этом знает вся Кеми.