Храм Фортуны
Шрифт:
Вот почему известие, что Август планирует назначить его на такую должность, просто поразило Сабина. В самых своих смелых мечтах он не рассчитывал на столь головокружительную карьеру. Что ж, видимо, он действительно оказал Августу большую услугу, если мог теперь надеяться на такую награду. А он, дурак, еще проклинал Кассия Херею, втянувшего его в эту историю.
Да, ради этого стоило забыть об уютной вилле в Этрурии и сделать все, чтобы цезарь не передумал.
Сабин непроизвольно принял строевую стойку и вскинул голову. Выражение его лица — до того довольно апатичное и безразличное — резко изменилось. Теперь перед сенатором стоял боевой офицер, готовый выполнить любой приказ своего командира.
— Я готов служить цезарю и отечеству до последнего вздоха, — отчеканил он. — Можешь передать ему, чтобы он всегда и во всем рассчитывал на меня.
— Вот так-то лучше, — чуть улыбнулся Фабий. — А то ты до сих пор выглядел так, словно наелся зеленых яблок. Сильные мира сего любят, когда их милости принимаются с должной благодарностью. Иначе у них развивается комплекс неполноценности, а это чревато неприятностями для их окружения.
Сабин не улыбнулся шутке.
— Ладно, — сказал сенатор, — тогда вот что. Я отдам тебе один приказ от имени цезаря, а ты постараешься выполнить его, как обещал. Это важно.
Он помолчал немного, что-то обдумывая с нахмуренным лбом, а потом продолжал:
— Тебе все-таки придется поплыть морем и лучше всего — на этом же судне. Чтобы не терять времени. Дело в том...
Он прервал, ибо в этот момент «Золотая стрела» пришвартовалась к берегу, и матросы принялись вязать концы, опускать якоря и скатывать парус. Никомед деятельно руководил своей командой с мостика.
— Дело в том, — снова заговорил сенатор торопливо, — что хотя Август верит в порядочность Тиберия, я его мнения не разделяю. Посему мне представляется разумным — имея на руках столь важный документ, как завещание цезаря, которое способно перевернуть с ног на голову всю политическую ситуацию — не лезть преждевременно на рожон. Другими словами, я хочу, чтобы ты прибыл в Рим на пару дней раньше, чем я, а потом встретил бы меня, скажем, в Цере, и рассказал о реакции Тиберия. Не исключено, что Ливия — а сын обязательно с ней переговорит — изрядно встревожится и захочет принять превентивные меры. Если я буду вовремя предупрежден, то смогу избежать опасности и сохранить документ, доверенный мне Августом, до тех пор, пока цезарь сам не объявит о его содержании. Ты понимаешь меня, трибун?
— Да, — кивнул Сабин, — понимаю. Что ж, я подчиняюсь приказу.
— Отлично. Расходы этому проходимцу-греку я оплачу сам. Ты и так уже, наверное, потратился.
Сабин пожал плечами.
— Все равно это было золото Германика.
— Ах, вот как? Ну, с Германиком потом сам разберешься. А я пойду потолкую со шкипером.
Сенатор повернулся и повелительным жестом приказал Никомеду приблизиться. Грек неохотно повиновался.
Сабин не слышал их разговора — он отошел на корму и принялся тормошить Корникса, который спал, как хомяк, посапывая во сне. Галл резко вскочил от прикосновения к плечу и, зевая, начал собирать пожитки.
— Отдохнем немного в гостинице, — сказал трибун. — Я уже ног не чувствую от этой качки. А потом придется плыть дальше.
— Как? — изумился Корникс. — Господин, я больше не выдержу! Уж лучше продай меня в рабство, но только на суше.
— Продам, — пообещал Сабин. — Ладно, идем, пошевеливайся. У нас мало времени.
Когда они подошли к трапу, трибун увидел, как Фабий Максим отсчитывает золотые монеты, которые исчезают в грязной жадной ладони шкипера.
— Все в порядке, — сказал сенатор. — Этот почтенный мореход отвезет вас в Остию. Оттуда до Рима уже рукой подать. Надеюсь, вы позабудете взаимные обиды, и станете если не друзьями, то хорошими попутчиками.
С этими словами он повернулся и двинулся в каюту, чтобы помочь цезарю сойти на берег. На причале Августа уже ждал эскорт преторианцев под командой молодого стройного трибуна.
Сабин окинул его любопытным взглядом.
«Подожди, парень, — подумал он, — скоро у тебя будет новый начальник. И думаю, ты об этом не пожалеешь».
— Когда плывем, господин? — хмуро спросил Никомед, не глядя на Сабина. — Мои люди устали, им надо отдохнуть. Да и Квинт Ванитий, мой хозяин...
— Сейчас я твой хозяин, — отрезал Сабин. — Да и денег ты получил достаточно — хватит выплатить неустойку, если что.
Он подумал пару секунд, запустил руку в кошелек на поясе и достал несколько монет.
— Вот тебе и от меня лично. И запомни — я не люблю, когда меня пытаются водить за нос. А в остальном со мной можно договориться. Отплываем через три часа, Смотри, чтобы все было готово.
Сабин повернулся и начал спускаться по трапу, Корникс следовал за ним. Цезарь еще не показался.
Никомед полным ненависти взглядом проводил трибуна, а потом вдруг резко взмахнул рукой, словно собираясь швырнуть за борт только что полученные деньга. Но его пальцы лишь сильнее сжались в кулак.
«Ничего, — подумал грек. — Прядет и мое время».
Он повернулся и визгливым голосом принялся орать на матросов, которые уселись было на палубу, чтобы отдохнуть и подкрепиться.
Глава XIV
Тайный приказ
Элий Сеян сидел у себя дома перед зажженным светильником и задумчиво смотрел в огонь.
Отдых, который предоставила ему императрица, оказался как нельзя более кстати — он уже изрядно подустал, выполняя многочисленные обременительные и порой опасные поручения Ливии. Что ж, надо отдать ей должное — эта женщина думала обо всем, и лучшей организации трудно было и пожелать, но все же риск оставался — и это здорово выматывало нервы.
Зато теперь вот уже несколько дней Сеян был предоставлен самому себе и мог развлекаться, как хотел. Это было приятно, хотя он знал, что в любой момент может получить новый приказ, и тогда уже будет не до рассуждений — быстро на коня, в повозку или на корабль и вперед, способствовать осуществлению далеко идущих планов мудрой и хитрой императрицы.
Жизнь, что и говорить, нелегкая, но Сеян знал, на что шел. Он знал и верил, что как только Ливия добьется своего — а в этом у него не было ни малейших сомнений — он получит свою награду. Императрица умела воздавать должное верным людям, тем, кто честно и добросовестно служил ей.
Сеян мечтательно улыбнулся при мысли о своем блистательном будущем. Он, простой всадник и сын простого всадника из Вольсиний, станет одним из самых влиятельных людей в Империи. Ведь Ливия сама сказала, что все эти надменные патриции, сенаторы, консулы будут на коленях вымаливать у него милости и привилегии.
«А главной привилегией, о которой они смогут мечтать, — со злобной ухмылкой подумал Элий Сеян, — будет право на жизнь».
Ух, как он ненавидел этих зажравшихся аристократов, которые сейчас и на приветствие-то не ответят скромному эквиту. Ну, ничего, придет время...