Храм Фортуны
Шрифт:
От размышлений Сабина оторвал стук в дверь. Трибун повернул голову.
— Да! — крикнул он.
На пороге появился раб из прислуги Августа, приставленный к Сабину в качестве порученца.
— Господин, — доложил он с поклоном, — там к вам пришел человек...
— Какой человек? — скривился Сабин. Он сейчас никого не хотел видеть. — Так проводи его сюда.
Он подумал, что это кто-то из свиты цезаря, Сатурнин, а может, Друз. Да нет, тот вошел бы без предупреждения, отшвырнув с дороги раба.
Слуга замялся.
— Прости, господин... Но он не из благородных... И так выглядит, что...
Трибуна словно какая-то сила подбросила со стула, предчувствие иглой вонзилось в сердце.
— Давай его сюда! — рявкнул он и, не вытерпев, сам побежал к двери вслед за рабом.
Да, там, возле ворот дома, в тени большого платана стоял Корникс. Сабин сразу узнал его, вернее — не узнал, а понял, что это именно он. Ведь человек, стоявший сейчас перед ним, очень мало напоминал того флегматичного, добродушного галла, который вот уже несколько лет служил трибуну верой и правдой.
Его одежда была в страшном беспорядке — туника разорвана, в каких-то бурых пятнах, сандалии сбиты, ремешок оборван. Лицо выглядело не лучше — хмурое, застывшее, глаза запали, кожа натянулась и потемнела, волосы торчат в разные стороны, а справа на голове виднеется большой сгусток запекшейся крови. На шее Корникса тоже был свежий порез, лишь чуть-чуть затянувшийся.
Несколько секунд Сабин молча смотрел на галла, его горло стиснуло спазмом. Потом с усилием кивнул головой.
— Заходи.
Корникс медленно, пошатываясь, двинулся к дому. Вдруг он остановился и полным усталости движением провел по лицу, стирая пот.
— Там моя лошадь, — сказал он хрипло и показал куда-то в сторону. — Я заплатил за нее шесть золотых. А теперь она, кажется, собирается сдохнуть.
Сабин кивнул цезарскому слуге, который стоял рядом и с раскрытым ртом наблюдал странную сцену.
— Займись лошадью, быстро.
Тот исчез.
Корникс дотащился до порога, прошел в комнату и, умоляюще посмотрев на хозяина, опустился на стул.
— Садись, садись, — бросил трибун, стремительно подошел к столу, налил в кубок вина из небольшой амфоры и протянул галлу.
— Выпей. Есть хочешь?
Корникс попытался одновременно кивнуть и приложиться к вину. Это привело к тому, что он носом въехал в кубок и расплескал жидкость, которая потекла по его подбородку. Потом он сделал несколько жадных глотков и в изнеможении закрыл глаза.
Сабин нетерпеливо подвинул к нему блюдо с фруктами, сыром и хлебом.
— Вот, ешь. И рассказывай.
Галл потянул было руку к еде, но та безвольно упала ему на колени.
— Господин, — сипло произнес он. — Я не спал четверо суток...
— Сейчас поспишь, — Сабин придвинулся ближе и потряс галла за плечи. — Говори, Корникс, родной, говори... Где Фабий Максим? Где документ?
— Сенатор убит, — еле ворочая языком с закрытыми глазами проговорил слуга. — Если документ был при нем, то его забрали...
— Кто? Как это случилось? Где?
— Не доезжая Пинция... На нас напали какие-то люди... Десять или двенадцать... Нас было пятеро...
— А человек со шрамом? — крикнул Сабин. — Он тоже участвовал?
— Не знаю... — слабо сказал Корникс. — Они были в плащах с капюшонами... Кажется... Не знаю...
— Говори, говори, я слушаю!
— Они подъехали, спросили о чем-то. Мы еще ничего не успели сообразить, как один из них всадил сенатору меч в грудь. Остальные бросились на нас...
Корникс немного встряхнулся — видимо, вино подействовало — и говорил уже более связно.
— Его слуги — здоровые парни, вооруженные — вступили в бой, а меня сбили с седла и повалили на землю. Одному я успел пропороть брюхо, но потом ничего не помню. Наверное, получил дубинкой по голове. Когда очнулся, то увидел, что лежу на трупах; нас оттащили в сторону и бросили в кусты, прикрыв ветками. Меня, наверное, посчитали мертвым. Там лежали сенатор, его люди и еще трое парней из нападавших.
Я дополз до дороги, уже совсем стемнело и никого вокруг не было. Мой кошелек, слава богам, остался на месте. Как они его не нашли? Наверное, и не искали. Через час мимо проезжала какая-то телега с сеном, возница взял меня и довез до ближайшей гостиницы. Там я купил лошадь и поскакал искать тебя. В Риме мне сказали, что ты вместе с цезарем, в Кампании. Я помчался туда... Четырех коней сменил, девятнадцать ауреев... О, Меркурий...
— А документ, — нетерпеливо перебил Сабин, — ты не обыскал сенатора?
— Нет... Я ведь и не знал толком, что там должно быть. Тем более, если бы меня потом поймали с какой-то вещью сенатора, то с ходу обвинили бы в нападении и прикончили. И так пришлось откупаться от преторского патруля под Боллилами. Еще четыре монеты...
— Получишь в три раза больше, — сказал Сабин. — Молодец, что доехал. Но что теперь делать?
Он короткими шагами заходил по комнате, с яростью отшвырнув с дороги попавшийся под ноги стул. Его кулаки сжимались и разжимались, губы шептали проклятия, голова напряженно работала. Что же делать?
Наконец, он остановился и повернулся к Корниксу, который из последних сил боролся со сном, словно сова, хлопая глазами и растирая их грязным кулаком.
— Оставайся здесь, — приказал трибун. — Можешь поспать. Без меня никуда не уходи.
Он плеснул в кубок немного вина, залпом выпил, пригладил рукой волосы и выбежал из дома. Недалеко от ворот раб-порученец горестно причитал, протирая смоченной в воде с уксусом губкой спину и бока красивой, гнедой, но до предела измученной лошади, которая еле стояла на ногах.