Храм Фортуны
Шрифт:
Теперь скажите мне, что в нашем латинском написании означает эта буква? Я отвечу — она означает цифру «сто». Если вы сейчас займетесь подсчетами, то увидите, что Август умер ровно через сто дней после этого случая.
А что означает оставшееся слово «AESAR»? Этого вы, наверное, не знаете, но я могу вам сказать. «AESAR» по-этрусски означает «бог». По-моему, все ясно. Через сто дней Август скончался и стал богом. Можно ли пожелать более убедительного предзнаменования? Жду вашего ответа, почтенные сенаторы.
На случай с расплавленной буквой обратил внимание Фрасилл и истолковал его Тиберию. Тот приказал астрологу никому больше об этом не говорить — он приберег этот веский аргумент для особого момента, и такой представился. Что тут можно возразить? Крикунам придется прикрыть рты.
Но Гатерий тоже был не лыком шит. Он ничего не имел против обожествления Августа, которого любил и уважал, хотя и открыто критиковал за то, что тот не спешит восстанавливать республику. Но старый сенатор, в свою очередь, хотел показать Тиберию, что не все присутствующие в Юлийской курии готовы лизать ему подметки. Пусть приучается доказывать свою правоту цивилизованными методами, а не окриками и кулаками, как он делал в армии.
— Действительно, это серьезное знамение, — согласился Гатерий. — Но возникает несколько вопросов. Почему жрецы, по долгу службы обязанные следить за такого рода явлениями и отмечать их, не занесли сей факт в свои книги? Почему Юпитер вдруг решил выразить свою волю по-этрусски, на языке мертвом, которого уже почти никто, кроме ученых и астрологов, не знает? Чем ему не угодила латынь или хотя бы греческий?
И, наконец, не сочтите мои слова кощунством, но мы ведь разумные люди, а не дикие варвары, и не можем слепо и односторонне истолковывать знамения — давайте взглянем на сей вещий знак под другим углом.
Всем известно, что молнии — это оружие богов, они пользуются ими, когда разгневаются на кого-нибудь. И вот, молния ударила в статую Юлия Цезаря, приемного отца Августа. Не означает ли это, наоборот, предостережение, чтобы мы не спешили заполнять небеса смертными людьми, пусть даже и самыми достойными из нас?
И Гатерий сел, весьма довольный своей речью. Действительно, она произвела сильное впечатление. Сенаторы принялись нерешительно оглядываться и перешептываться, никто не пожелал выступить с опровержением. Конечно, им хотелось подольститься к Тиберию, но, все-таки, с богами задираться опасно. Кто его знает, вот сейчас обидится Юпитер да и долбанет молнией в курию. Кому нужна тогда милость нового правителя?
Тиберий и сам растерялся. Он был уверен, что аргумент со статуей снимет все возражения и на тебе — откуда-то взялся этот въедливый Гатерий. «Ну, подожди, — подумал Тиберий, — я до тебя доберусь, старая пиявка».
Положение спас Курций Аттик. Он добросовестно отрабатывал благорасположение и деньги императрицы Ливии. Тем более, что она обещала в следующем году сделать его проконсулом Испании, а там с одних только серебряных рудников можно выкачивать столько денег, что на три жизни хватит. Курций Аттик был жаден и не скрывал этого, а императрица с успехом использовала его алчность.
— Прошу слова, достойные сенаторы, — произнес он торжественно громким голосом. — Я могу доказать, что Август стал богом.
В зале стало совсем тихо. Все головы повернулись к Аттику. А тот сделал эффектную паузу и продолжал:
— Когда мы все стояли вокруг погребального костра, на котором лежало тело нашего повелителя, я видел нечто, о чем не осмеливался сказать до сих пор, ибо не предполагал, что среди нас найдутся такие маловеры, которые не захотят признавать очевидного.
Так вот, когда пламя уже охватило носилки, я, повинуясь какому-то внутреннему толчку, поднял голову, и хотя глаза мои — как и ваши — застилали слезы, вызванные невосполнимой утратой, увидел все же, как с неба спустилось облако, а душа Августа ступила на него и вознеслась вверх. С того момента я уже не сомневался. Ведь именно так, как говорят легенды, были взяты с земли на небо Ромул и Геркулес — смертные, которых боги приняли в свое общество.
Гатерий презрительно фыркнул.
— Тоже мне, доказательство! — воскликнул он. — Придумай что-нибудь получше.
Аттик был серьезен. Он не ответил на насмешку Гатерия и продолжал стоять с выражением благоговейного экстаза на лице.
— Это правда, почтенные сенаторы, — произнес он. — И я готов поклясться всеми богами Рима, что действительно видел то, что сказал. Пусть меня сейчас приведут к присяге!
Аттик соврал. Ничего он не видел и видеть не мог, ибо в то время, когда пламя пожирало тело цезаря, он был занят другим — подсчитывал прибыль, которую получил в результате нескольких ловких финансовых операций, проведенных через подставных лиц. Независимо от приказа Ливии, у него была и своя причина быть благодарным Августу и почтить его за это даже обожествлением.
Дело в том, что Аттик, когда одним из первых узнал о смерти принцепса, при первом же удобном случае отправил в Рим доверенного вольноотпущенника с секретными инструкциями. Об этом не проведал никто, даже Ливия. Аттик правильно рассчитал, что известия о кончине цезаря вызовут панику на Бирже, и можно будет использовать ее с выгодой для себя. Ведь имя Августа для римских граждан являлось синонимом стабильности, а когда умирает стабильность, наступает хаос. И предприимчивый сенатор не ошибся — его агенты быстро провернули несколько сделок, а он положил в карман кругленькую сумму и остался весьма доволен своей изобретательностью.
Но его заявление в сенате произвело впечатление. Неизвестно, поверили ли собравшиеся словам Аттика или нет, но возражать больше никто не стал. Даже Гатерий лишь махнул рукой:
— Ну, пошло-поехало, — сказал он Сатурнину. — Таким болванам впору молиться не Августу, а дубовым колодам., как варвары в Британии. Что ж, они сами роют себе яму. Помяни мои слова, скоро в Риме плюнуть будет нельзя, чтоб не попасть в какого-нибудь нового бога, придуманного нашими почтенными коллегами-сенаторами. А когда не хватит места для очередного идола, они начнут ломать старых. И тогда уж даже Юпитеру может не поздоровиться.
Значительным большинством голосов сенат принял решение считать цезаря Августа богом и воздвигнуть ему храмы и алтари во всех городах Италии, не исключая столицы. Тут же была создана коллегия жрецов для попечительства над новым культом, а во главе ее — по предложению того же Аттика — поставили Ливию, как жену и самого близкого Августу человека.
Плавтий Сильван, пользуясь случаем, предложил присвоить Ливии титул Августы, дабы приблизить ее к божественному супругу. И это было принято и официально оформлено.