Храм над обрывом
Шрифт:
«Как это он построит дорогу? – подумал я про себя. – Может, он губернатор Кировской области? Что-то не слышал я про такого молодого руководителя области. К тому же, я вроде видел в новостях недавно, как что-то говорили про местного главу. Фамилия была никак не Колесов – это точно».
Местность, по которой мы ехали, была более холмистая (если можно так сказать), нежели с той стороны Лаймы: подъемы, спуски, объезд очередного небольшого оврага или еще не высохшей огромной лужи – все это затрудняло наше продвижение к заветному селу Лазорево. Волк Максима время от времени появлялся на мгновение перед глазами и тут же исчезал. Он выбирал такое место для появления перед нами, что не заметить его было невозможно, но с любой другой стороны, кроме как с определенного участка нашего движения, он был невидим. И каждый раз Бенгур сидел как сфинкс, как будто бы он телепортировался из одной точки в другую по пути нашего следования: ни усталости, ни тяжелого дыхания с высунутым языком – ничего этого не было, хотя нельзя сказать, что ехали мы медленно.
Время от времени я бросал, насколько мог повернуть голову, взгляд на Софью. Она, как я решил про себя, готовилась к предстоящему выступлению: на голове у нее был полузакрытый наушник, а сама она внимательно, насколько позволяла качка кабины на ухабах, смотрела на планшет.
– Вот сейчас доедем до тех сосен и будем спускаться вниз, – сказал Максим и показал пальцем на длинную посадку из довольно старых деревьев.
Эта лесопосадка, представляющая длинную, с полтора-два километра, линию плотно растущих сосен и елей с вкраплениями берез, начиналась с вершины холма и плавно спускалась влево от нашего курса движения.
– А там внизу течет небольшой приток Лаймы – Пижа.
Оказалось, что вдоль этой лесозащитной посадки и шла дорожная насыпь, про которую говорил Максим. Только она была с другой стороны от нашего движения и поэтому она не была видна, пока мы вплотную не подъехали к самой посадке. Когда мы въехали на насыпь и завернули налево, то все пространство как будто перевернулось: вместо унылой картины запустения бывших колхозных полей вдруг перед нами предстало вспаханное поле, по которому с кучей тяжелых борон ехал новый большой зеленый трактор с огромными колесами. Эта махина ехала невдалеке от насыпи параллельно ей, и мне показалось, что за рулем сидел человек в монашеском облачении, что сильно удивило.
– Это наш отец Феликс готовит поле к севу. Здесь также росли сплошь маленькие сосны и прочие деревца – еле-еле в прошлом году вспахали, а потом фрезой еще прошлись. Теперь и вид совсем стал другим, не правда ли? – сказал Максим, любуясь умиротворяющим видом работы на земле. – Отец Феликс в мирской жизни был механизатором. А приход наш всего-то 6 человек, а из них двое – батюшки. Так что, время у него есть. Вот и справили в прошлом году всю необходимую технику и все, что к ним прилагается. В этом году надо будет большой ангар для них успеть построить. Да-а, работы много….
Дорога, местами посыпанная мелким щебнем, шла под уклон, и невдалеке виднелся крутой подъем, в котором угадывался другой берег речушки, которую Максим назвал как Пижа. Поле обрывалось на линии, по-видимому, подъема весеннего паводка. Там же и заканчивалась прямая полоса лесопосадки. Когда мы подъехали к концу поля и, соответственно, к началу линии заливного луга, я заметил возле насыпи небольшого роста человека. Он собирал вдоль кромки поля высохшие сосенки, которые трактор бороной собирал по полю и оставлял при повороте, и складывал в небольшие кучи. Когда этот человек повернулся лицом в нашу сторону, то меня удивили монголоидные черты лица.
– А ты говоришь приход у вас шесть человек, и работать некому, – начал я, обращаясь к Максиму, решив подколоть его. – Смотри-ка, кто-то гастарбайтера нанял.
Максим посмотрел на меня широкими глазами:
– Он не гастарбайтер. Это в Москве гастарбайтеры работают, а это Денис и фамилия у него Годунов. Вот забыл про него! Нас же уже не шестеро, а семеро: у него, у Дениса, недавно родился сын! Так что, у нас в Лазорево жизнь кипит – видишь?
– А он откуда: из Якутии, из Хакассии, из… откуда еще может быть?
– Бери дальше, – заулыбался Максим. – Он из Китая, и жена у него китаянка. Супругу зовут Леной.
Максим замолчал, и опять на лице это выражение не то грусти, не то радости.
– Они пришли еще при Иване. Все, кроме отца Феликса, собрались к нему. Динг Годун и Лян, которым при крещении дали имена Денис и Елена, пришли сюда позапрошлой зимой. Тогда, перед самой смертью, Иван отлучился для заказа колоколов для храма. И тут остался было только отец Савва – он их и принял. А когда появился Иван, почти без сознания, то он умер в своей церкви на руках у Дениса.
– Постой. Ты сказал: «В своей церкви». Как это?
– Валера, – как-то с придыханием сказал Максим, – это очень долгая история. Ты знаешь, все люди, которые здесь собрались – их как будто кто-то специально приводил сюда. И даже наша встреча – она же, согласись, – случилась из-за, казалось, пустяка. А на самом деле все в жизни гораздо сложнее. Если тебе интересно будет узнать обо всем, то оставайся и живи у нас, сколько захочешь. Скучно будет с нами – приглашай супругу. Впрочем, посмотришь и решишь – тебе решать.
Тем временем наша машина выехала по насыпи на простор небольшого заливного луга, и мое внимание сразу же привлек причудливый храм на гребне крутого склона на противоположном берегу. Если кто бывал в Ярославле, то любовался, наверное, интересным крутым левым берегом Волги, где расположена старая часть города: от кромки воды террасным уступом идет ровная полоса, затем идет крутой обрыв, а сверху опять ровное плато. Местоположение Лазорево почему-то напомнило мне именно этот старый русский город, только все было в миниатюре: сам обрыв в длину был с километр, а высота в самом высоком месте, где и стоял храм, примерно составляла метров семь. Церковь, на мой первоначальный взгляд, была построена вопреки всем законам физики: ее нижняя часть опиралась частично на склон и частично на нижнюю ровную часть берега реки. Чтобы было понятно, скажу так: если заслонить рукой верхнюю часть храма, то нижняя будет напоминать известный храм-мавзолей Эль-Хазне в Петре. Я тогда еще не знал, что скрыто за фасадом нижней части храма, которая по бокам была словно в обрамлении двух симметричных каменных лестниц с комбинированными из металла и дерева перилами, а сверху, словно корона, виднелся парапет в классическом стиле. Собственно сам фасад не имел никаких архитектурных излишеств, и представлял из себя ровную белую оштукатуренную поверхность, где в нижней половине, примерно на две трети ширины, были ворота, куда мог свободно въехать большой грузовик, а с левой стороны от них виднелась аккуратная пластиковая дверь. Над воротами, прямо из проема стены, виднелся не до конца поднятый хвост больших промышленных рольставен. И все это в ослепительно белом цвете. Вначале, глядя издали, я решил было даже, что нижняя часть и сам храм – это разные сооружения. И только подъехав поближе, я весьма был удивлен красотой ансамбля и смелостью архитектора, который это придумал: все это было единым целым! Сколько же труда надо было вложить, чтобы вырыть только котлован! Причем, это на крутом берегу. Это был поистине шедевр, от созерцания которого захватывало дух. А если добавить сюда майское небо и весенний, опалесцирующий глубоким зеленым цветом, лес, то картина получалась сказочной!
С момента, как я заметил храм, и до того, как мы подъехали к нему по нижней дороге, я весь был под чарами этого строения, забыв на время и про загадочного Максима, и про его не менее таинственную супругу. И вот машина остановилась на площадке перед фасадом нижней части храмового ансамбля. Двигатель замолк, и я почувствовал прикосновение руки Максима.
– Валера, ты живой?
У меня не было слов для ответа. Я открыл дверь и сделал попытку выйти, но ноги перестали слушаться после долгого сидения.