Хранить вечно
Шрифт:
Вертлявый опасливо попятился:
– Отпусти её, Тур. Я знаю этого парня. Это – декурион. Саксум… Ну её совсем! Найдём мы себе другую бабу…
– А вот хер ему! – закричал кривоногий. – Хоть Саксум, хоть не Саксум! Хоть декурион, хоть кентурион! Хоть сам император Тиберий!.. Это – моя добыча! Плевал я на всяких там саксумов! Мало ли тут всяких саксумов шляется! Что, каждому свою добычу отдавать?!..
Он сильно покраснел от злости, и тут Саксум узнал его – это был тот самый пьяница, Тур Герра, в своё время стоявший у позорного столба в Ламбессе и просивший у декуриона пить. Как давно это было! Как будто в прошлой жизни!
– Шимон!.. – воскликнула Хавива, безуспешно пытаясь вырвать своё запястье из цепких волосатых лап легионера. – Помоги!
Тур Герра посмотрел на неё, потом взглянул на декуриона и вдруг рот его, выказав мелкие чёрные зубы, разъехался в похабненькой ухмылке:
– А что, декурион, уж не твоя ли эта бывшая подстилка? А?.. Надо полагать, твоя! То-то ты за неё так сильно переживаешь! Что,
– Шимон!.. – простонала Хавива.
И тогда Саксум вытащил из ножен меч и медленно, очень медленно двинулся вперёд, глядя прямо в заплывшие, пьяненькие глаза Тура Герры и отводя руку для удара…
От Агриппы Клавдию привет.
Пользуясь оказией, переправляю тебе новую партию товара. Оказию зовут Гай Рота. Он вольноотпущенник сенатора Гая Октавия Ленаса. Денег ему не давай, как бы он ни просил, – заплачено ему сполна и даже с походом.
Золота получилось 40 либр, всего на сумму 24 000 денариев. Остальное серебро пока реализовать не удалось. Понимаю, что это не то, чего ты от меня ждёшь. Понимаю, что и мало, и дорого. Но и ты пойми меня. Ты там, в Роме, даже представить себе не можешь, насколько трудно здесь проворачивать все эти меняльные дела. Законно денежный обмен можно проводить только через меняльные столы, а их полностью контролируют левиты – местное сословие жрецов. Они, между прочим, очень хорошо осведомлены о разнице в стоимости золота в Палестине и в Италии, и все попытки посторонних заработать на этой разнице они воспринимают как прямое покушение на свой кошелёк. Так что любой обмен больше нескольких сиклей вызывает у них подозрение и пристрастные расспросы. Да если бы только расспросы! Конкуренция здесь пресекается в зародыше, причём самым жестоким образом. Можешь мне поверить, не 1 и не 2, а десятки умеющих считать деньги предпринимателей – и местных, и романцев, и всяких прочих иноземцев – нашли своё последнее пристанище в сухой палестинской земле после того как покусились на «священную» левитскую монополию. Хвала богам, Понтий Пилат вовремя предупредил меня, чтобы я не вздумал соваться в эту левитскую вотчину. Понтий и сам ожёгся, связавшись один единственный раз с храмовыми деньгами (я имею в виду ту нашумевшую историю с хиеросолимским водопроводом – да ты, наверняка, помнишь, дело было громкое, даже в Сенате разбирали). Пилат смотрит теперь на храмовую сокровищницу, как лиса на виноград: и хочется да не допрыгнуть. Так то Пилат – префект всея Иудеи, Идумеи и Самарии! А что уж говорить обо мне – простом галилайском смотрителе рынков! Поэтому действовать приходится очень осторожно. Товар скупаю через третьих и четвёртых лиц и маленькими партиями – а это, сам понимаешь, и дополнительный риск, и дополнительные расходы. Но дело даже не в этом, а в том, что здесь, в Тиберии, а равно и в Сепфорисе, и даже в Кесарии, искать золото бесполезно – здесь одни крохи! В Палестине все золотые ручейки стекаются в Хиеросолим. 3 раза в год, на большие храмовые праздники, которые здесь называются Писха, Савуот и Суккот, каждый правоверный еврей считает своим священным долгом совершить паломничество в Хиеросолим и принести в Храм свои кровные полсикля. Можешь себе представить, друг мой Клавдий, что творится в эти дни в Хиеросолиме! Толпы паломников, ворьё, шлюхи, шум стоит невообразимый, толчея, давка, пыль, вонь! Стража сбивается с ног. Менялы трудятся, как грузчики в порту.
Что любопытно, 1 храмовый сикль стоит у менял 4 денария (представляешь, эти сквалыги чуть ли не целый денарий берут за обмен!), но если платишь золотом, то за 1 драхму тебе дадут тот же самый сикль да ещё целый денарий вернут на сдачу. То есть всё выстроено таким образом, чтобы нести в Храм золото было выгодно, а менять серебро на серебро – нет. Я уже не говорю про медные монеты! Там соотношение ещё интереснее. Чтобы купить свои вожделенные полсикля, бедному иудею придётся выложить не меньше 150 прут. И это при том, что за 1 денарий дают 64 пруты! Ну что тут поделаешь, не любят храмовые менялы возиться с медью, не любят! Зато золото они любят. Ах, как они любят золото! Золото им – только давай!
Говорят, к концу каждой праздничной недели в храмовой сокровищнице не хватает места для горшков с золотом. Говорят, большие глиняные горшки не выдерживают веса золота и лопаются. Многое говорят. Одно я знаю точно: храмовое золото регулярно, десятками талентов, слитками ироссыпью, уходит из Хиеросолима через Иоппу на Рому. А я даже те жалкие крохи, что мне удаётся здесь с огромным трудом добыть, не могу отправлять из Палестины напрямую. Ни из Иоппы, ни даже из Кесарии – слишком велик риск. Приходится везти товар кружным путём: из Хиеросолима в Галилаю, а уже отсюда – через сирийские Птолемаис или даже Тирус.
Дорога на Хиеросолим очень опасна. Да здесь любая дорога опасна! Шайка грабителей может поджидать за любым кустом, в любой придорожной харчевне. Беглые рабы, каторжники, дезертиры, остатки разбитых отрядов мятежников да и просто лихие люди всех мастей сбиваются в стаи и орудуют вдоль дорог, причём зачастую прямо средь бела дня. Их ловят, вешают, чуть ли не у всех городских ворот стоят кресты с распятыми разбойниками, но меньше их от этого, кажется, не становится. Но мало нам просто грабителей! Появились тут ещё и какие-то «кинжальщики». Эти могут ткнуть ножом прямо на улице, на рынке, в толпе. Им важно не столько ограбить (хотя грабежами они тоже промышляют с удовольствием!), сколько нанести хоть какой-нибудь вред «оккупантам», то есть Романской Империи. Поэтому убивают они не кого попало, а исключительно романских граждан и так называемых «отступников» – тех, кто работает на романскую власть или даже просто относится к Роме благожелательно. Мытарей, так тех вообще режут пачками. А ещё они жгут склады и таможни, нападают на небольшие обозы – в общем, мелко пакостят и гадят. Нанести большого урона Империи они, конечно, не могут, но надоедать и отравлять жизнь – как слепень на солнцепёке – им удаётся. Самое печальное, местное население в своём большинстве действия этих «кинжальщиков» вовсе даже не осуждает – наоборот, многие помогают им едой и деньгами и даже предоставляют им свой кров. Это тем более удивительно, что здесь у всех ещё свежи в памяти события двадцатилетней давности, когда некий Хиехуда из Гамлы соблазнил народ на восстание против власти Кесаря, что привело к полному опустошению всей Галилаи. Публий Квириний, пройдясь тогда огнём и мечом, наглядно показал евреям, кто в доме хозяин. Следы тех событий ещё явственно видны в Галилае повсюду – то в виде останков сожжённых дотла деревень, то, как в Сепфорисе, – в виде целых кварталов поросших бурьяном, выгоревших руин. И тем не менее чуть ли не каждый месяц то из одного города, то из другого приходят известия то о новом мятежнике, призывающем резать романцев, то о новом пророке, который, если отбросить всякую религиозную шелуху, призывает, по сути, к тому же самому.
А ещё, если верить слухам, здесь повсюду орудуют парфянские лазутчики. Говорят, что они ловко маскируются под бродячих торговцев и паломников. Говорят, они вездесущи и неуязвимы. Говорят, они вырезают целые семьи, поджигают дома и отравляют колодцы. Я, правда, ни живым, ни мёртвым ни одного парфянина до сих пор ещё здесь не видел, как не видел и никого из тех, кто непосредственно пострадал от их рук, но слухи эти тем не менее продолжают упорно распространяться. Впрочем, могу предположить, что дыма без огня не бывает.
Сейчас перечитал письмо и понял, что, исписав уже 3 страницы керы, ничего ещё не рассказал тебе, мой добрый Клавдий, о своих домашних делах. Хотя тут и рассказывать-то особо нечего. Жизнь моя течёт размеренно, если не сказать скучно. Должность моя больших хлопот мне не доставляет. Тасаэль, делопроизводитель, о котором я тебе писал в прошлом письме, оказался парнем толковым и, самое главное, надёжным, в тонкости работы вник быстро, так что я теперь на службе появляюсь в лучшем случае раз в несколько дней – заверяю документы да порой решаю какие-нибудь спорные вопросы. Так что времени свободного у меня теперь предостаточно, хватает и на деловые поездки по нашему с тобой совместному предприятию, и просто на путешествия.
Посетил я тут наконец и наш знаменитый горячий источник в Хамате. И 10 лет не прошло! Теперь, думаю, и ещё как минимум 10 лет ноги моей там не будет. И что там хорошего нашла моя Кипра?! Грязь, толчея, шум. А вонь от воды такая, как будто это сам Плутон ветры пускает. Правда, надо отдать должное, вода действительно горячая, тут без дураков. Но по мне – так уж лучше в термы сходить.
Моя дражайшая супруга опять понесла. Почему-то волнуется по этому поводу необычайно, хотя рожать будет уже по четвёртому разу. Я тебе уже писал, что после смерти нашего первенца бедняжка нашла утешение у местных богословов – прусимов. Вот и сейчас эти козлобородые зачастили в наш дом. Признаюсь, мой друг, терплю я их с трудом – богов наших они не чтут, разговаривают высокомерно, но, что интересно, стоит только позвенеть монетами в кошельке, как тут же всё разительно меняется: эти важные солидные мужи тут же теряют всю свою важность и солидность и начинают вести себя, как распоследний нищий на ступенях храма Юпитера, то есть – хватать за край одежды, искательно улыбаться и просительно заглядывать в глаза. За жалкую медную пруту они готовы оказать практически любую услугу, а монет за 30, я думаю, они и бога своего продадут. Если бы не Кипра, гнал бы я их пинками под зад до самой городской стены.