Хранить вечно
Шрифт:
Рамфоринх пробежал глазами текст, полистал книгу и отбросил ее.
— Политики болтливы…
— Гитлер верен целям, которые выбалтывает…
— Службе Гиммлера не составило бы труда убрать Раушнинга, если бы его откровения были опасны…
Разговор наш затянулся. Он пригласил меня прогуляться по парку.
Аллеи парка прорублены в камне, на террасах декоративный кустарник, горные сосны, цветы. Под ногами гравий.
— Я был дающей стороной в нашем диалоге… — начал он. — Вы мне ничего не могли дать…
— Ваша откровенность была добровольной…
— Да! Я видел смысл в том, чтобы довести до Москвы некоторые свои мысли… Теперь у меня вопрос! Что Россия может противопоставить вооруженным силам Германии?
Меня предупреждали из Центра, что мои отношения с Рамфоринхом могут дойти и до этой грани. Но он сам правильно оценил мои возможности.
— Вы на этот вопрос не можете ответить… Захочет ли ответить Москва, ни вы, ни я не знаем. Перед противником не принято раскрывать свои силы, но и прятать их опасно.
Из донесения в Центр:
«Рамфоринх обратился с просьбой дать заключение по выводам военного атташе в Москве генерала Кестринга. Вот выдержки, из его выводов, в том виде, в каком мне это показал Рамфоринх.
Тезис первый. Кестринг в донесениях утверждает, что Красная Армия значительно отстает от современных условий войны, что советская военная промышленность неспособна технически оснастить Красную Армию. Красная Армия, по Кестрингу, являет собой расшатанное строение, которое рухнет от первых же ударов. Цитирую Кестринга: «Я с давних пор считаю, что мы на длительное время значительно превосходим русских?
Тезис второй. Кестринг считает, что, как только немецкая армия войдет на территорию Советского Союза, обнажатся общественные противоречия. Население немедленно выступит с оружием в руках против коммунистов, вспыхнут восстания в крупных городах, украинцы, армяне, грузины и другие народности выступят против Москвы, и политический строй рухнет через несколько дней после начала войны».
Разъяснение из Центра:
«Кестринг — сын бывшего тульского помещика и торговца. Он эмигрировал после революции и не может простить Советской власти своих имущественных потерь. Ненависть Кестринга к коммунизму мешает ему объективно оценить обстановку в Советском Союзе. Это может причинить Германии непоправимые бедствия. Кестринг подталкивает Гитлера на войну, надеясь штыками немецких солдат вернуть свои помещичьи привилегии».
Рамфоринх дал мне возможность услышать еще одну его беседу с генералом.
Рамфоринх.Мы подводим к границе около двухсот дивизий. Советам достаточна иметь на службе хотя бы одного польского железнодорожника… Достаточно стрелочника или просто смазчика… Двести дивизий скрытно не выведешь на исходные рубежи для внезапного удара! Но Сталин до сих пор всеобщей мобилизации не объявил. Это мы внаем твердо…
Генерал.Внезапности не может быть…
Рамфоринх.Точнее, расчет на перевес в силах в первые дни войны, молниеносный прорыв танками и выход к жизненно важным централь, окружение приграничных армий…
Генерал.Поход в Россию сделался неизбежностью… Если неизбежность, я предпочел бы, чтобы Сталин провел мобилизацию запаса и выдвинул все свои наличные силы к границе.
Рамфоринх.Как мне вас понимать? Вы за то, чтобы у границы встретить главные силы Красной Армии?
Генерал.Я лично только в этом вижу возможность одержать победу в России. Наша армия приобрела инерцию движения, она сейчас — слаженный механизм! Танки вперед, над ними авиация, моторизованная пехота, свобода маневра… С боями мы шли как по расписанию по Франции… Живо еще ощущение этой победы, солдат привык к мысли, что победа дается малой кровью! Вся сила будет в первом ударе, и если мы в приграничных сражениях нанесем поражение главным силам Красной Армии, то Москва, Ленинград, Киев будут перед нами открыты… Если Советы будут вводить свои силы постепенно, сила нашего вторжения ослабнет, упадет инерция разгона, и мы вползем в затяжную войну!
Рамфоринх.И несмотря на все это, вторжение состоится?
Генерал.Состоится. В армии каждый солдат этого хочет, и армия придвинута к границе! Мы раскачивали армию несколько лет для этого вторжения… Гитлер не сможет ничем объяснить отход от советской границы… И куда? Куда бросить двести дивизий?
Рамфоринх был сторонником прямых объяснений, поэтому я не стал смягчать вопроса!
— Я не верю в ваши симпатии к России, господин барон! Зачем вы мне дали услышать вашу беседу с генералом?
— Это не военная тайна! Некоторые наши дипломаты уже намекнули советским дипломатам, что война решена…
— Зачем?
— Если Сталин мобилизует армию и поставит ее у границы — у нас остается возможность еще раз все взвесить…
— Генерал уверяет, что это облегчит разгром России…
— Или Сталин решится на соглашение о разделе Британской империи…
— Но войска сосредоточены на границе, они готовы к маршу…
— У вас нет желания посмотреть, как начнется их марш?
— С теми же задачами, что и во Франции? Зачем это вам?
— Я сказал вам, что я войны не проиграю при любом исходе сражений… Но чтобы не проиграть своей войны, я должен знать из первых рук, как развернутся военные действия… О победе я узнаю без вас, а наше поражение вы увидите раньше других…
Это предложение было неожиданностью. Снестись с Центром я не имел времени. Если бы передо мной стояли задачи, какие ставятся перед военным разведчиком, лучшего варианта и желать было нечего. Но я был не военным разведчиком, в мои задачи входило изучение обстановки в промышленных кругах, их взаимоотношений с фашистской партией, политические планы Гитлера.