Хранить вечно
Шрифт:
— Так вот что, Шевров… — начал, словно бы и раздумье, Артемьев. Поднял глаза на собеседника: — Сергеи Иванович Шевров?
— Сергей Иваныч…
— Отец твои держал бакалейную торговлю в Можайске…
— Разные бывают Шевровы.
— О том, что тебя чекисты ищут, известно?
— Меня?
— Что думаешь о моем приходе?
Шевров криво усмехнулся:
— Дом оцеплен, убью тебя — меня убьют… Послушаю, что скажешь!
Артемьев стукнул пальцами по столу.
— Умные речи! Жандармская школа для тебя даром не прошла! О том, что ты у жандармов в осведомителях состоял, тоже известно. Нашли твое дело
Шевров указал рукой на Тункина, затаившегося у двери:
— Что с ним?
Артемьев усмехнулся:
— Держи при себе! От себя не отпускай!
— Зачем мы тебе нужны? — выдавил Шевров.
— А как ты думаешь?
— Не знаю… Сперва тебя послушаю!
Артемьев прошелся по кухоньке. Оглядел все внимательно, откинул занавес в горницу. Под его грузными шагами скрипели половицы. Шевров встал рядом с Тункиным у двери.
Артемьев резко остановился перед ними.
— Бежать надумал? Беги сегодня! Завтра поздно! Ты да Тункин — вся группа? Мне мало…
Шевров крякнул, вернулся к столу и сел на табуретку.
— Слушаю я тебя и не верю! А деваться некуда. Рискну! Есть еще одни: Курбатов, офицерик из юнкеров…
— Стрелять умеет?
— Умеет…
Артемьев поднялся с лавки.
— Смотри Шевров! Шутки со мной не шути!
— Не до шуток! — мрачно ответил Шевров.
Он проводил Артемьева, запер за ним дверь.
У дома, где скрывался Шевров, Артемьев оставил охрану. Приказал глаз не сводить. Там все на месте. Не должны бы уйти! Тронутся, тут же их и возьмут.
Теперь вопрос: а есть ли Курбатов или это выдумка и нет никакого Курбатова?
А если и есть, то неужели их только трое? Такое дело — и только трое? А зачем больше? Шевров — фанатик, жандармский осведомитель, пьяница… Кто их направил? Очевидно, что с эсерами эта группка ничего общего не имеет. Что изменится, если они скажут, что их послал Деникин? Или кто другой?
Очень не хотелось Артемьеву беспокоить Дзержинского, но все же решился. Надо немедленно арестовать Шеврова.
Дзержинский принял его незамедлительно, хотя шел третий час ночи.
Артемьев доложил о встрече, не пропуская ни одной мелочи.
Дзержинский слушал не перебивая, устало опустил голову на локоть, задумался.
— Нет! — воскликнул он, отвергая предложение Артемьева. — Рано! У меня есть два вопроса. Вопрос первый. С кем из работников жандармерии и по какому отделу был связан Шевров? Курбатов… Фамилия интересная! Известен декабрист Курбатов… Я читал его письма с рудников. Светлой, высокой души человек. Курбатов… А вдруг он родня декабристу?
Артемьев перебил Дзержинского:
— Я боюсь, что вообще нет никакого Курбатова…
Дзержинский покачал головой:
— Какой-то Курбатов все же есть! Шевров выдал Курбатова, выдал бы и других, если бы они были в группе! — Дзержинский жестко усмехнулся. — Вас сбивает, Василий Михайлович, что Шевров купчишка! А он не столько купчишка, сколько жандармский агент. Если к тому же он был связан с людьми умными, они его могли кое-чему научить. Давайте проиграем с вами всю эту ситуацию. Вы являетесь к ним на явку. Даже в дверь постучали условленным стуком. Перед вамп явился Тункин. Он явился и учинил скандал, чуть ли не до убийства дошло! Шеврову отлично известна вся система
— Вы так подлели, Феликс Эдмундович, что и предполагать-то ему нечего. Просто уверен был, что явилась Чека! Выследили Тункина, по его следам и пришли!
— Я тоже так думаю, Василий Михайлович! На всякий случай он вынул наган! Но он не выстрелил! Что ему мешало выстрелить?
— Испугался, что я не один?
Дзержинский отрицательно покачал головой. Вышел из-за стола и сел в кресло напротив Артемьева.
— Что мог в его положении изменить один выстрел? Шевров не истерик и не мальчишка. Он решил разведать, с чем пришли и нельзя ли выскочить из страшного для него кольца. Теперь прикинем, Василий Михайлович, преступления этой семейки. Отец — активист «Союза русского народа», зубатовец, провокатор, погромщик. Шеврону известны его прегрешения.
— Тогда непонятно, почему он не стрелял. Поверил мне? Почему ему не поверить?
— И в аппарате ВЧК могут оказаться союзники Шевровых. Эсеровское восстание тому пример! Но у него глаз наметанный. В вас он сразу признал рабочего.
Артемьев даже кулаком по столу ударил.
— Тогда он должен был стрелять!
— Нет! Не должен! Он рассчитывал купить у нас отпущение грехов и начал выдавать своих. Вот на что он рассчитывал! Он надеется и сейчас, что живой он нам нужнее, чем мертвый! Он считает, что нам нужны его услуги, а не суд над ним! Ситуация, я сказал бы, обычная в работе контрразведок. Для человека, искушенного в жандармских штучках, это не новость! Вот почему он выдал Курбатова…
— Что же с ним делать?
— Повторяю, посмотрим, с кем он был связан по жандармскому управлению. Найдем Курбатова…
Владислав Павлович Курбатов почти месяц жил в Москве. Ни расплаты за шаг, который собирался свершить, ни мук, ни суда людского — ничего он не страшился.
Россия? Что под этим понимал он?
Спроси его, наверное, и не ответил бы, слов не хватило. Все смешалось: и мечты, и горечь от рухнувших надежд. И семейка березок под его окном в далекой тульской деревеньке, куда он ездил на вакации к матери. А главное, уходило, уносилось стремительно и истаивало прекрасное прошлое. Они вставало в памяти прекрасным и не поддавалось ни обсуждению, ни оценкам.
Отец погиб под Порт-Артуром. Был он героем, полным георгиевским кавалером. Погиб молодым генералом. Сыну было семь лет, когда отец выстроил полк на вокзальной площади перед посадкой в эшелоны.
Запомнил Курбатов, что у платформы и на запасных путях стояли длинные составы с красными вагончиками, как игрушечные. Гремел духовой оркестр. Какие-то люди говорили речи с дощатого помоста, потом отмечал отец. В военном мундире, тогда еще без орденов. Молодой, красивый, у него были светлые волосы и рыжие усы. Таким и запомнился он Курбатову.