Хранитель драконов
Шрифт:
Одной рукой Гест ухватил Седрика за парадную рубашку под горлом, другой вцепился в волосы на макушке. Потом наклонился и прижался губами к губам Седрика, словно хотел пожрать его. Седрик был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, даже когда Гест крепко прижал его к себе. Он ощутил внезапный жар, желание, которое не мог ни скрыть, ни отрицать. У губ Геста был вкус вина, а его щека, хоть и чисто выбритая, царапнула щеку Седрика, когда тот попытался отстраниться. Седрик задыхался, разрываясь между жаждой поцелуя и осознанием того, как плохо иметь такие желания. Он уперся руками в грудь Геста и оттолкнул его, но не сумел вложить в это движение достаточно силы. Гест легко удержал его, и его смех отозвался у Седрика в груди. Наконец Гест прервал поцелуй, но
— Не бойся. Борись сколько угодно, если считаешь, что должен сопротивляться. Я не дам тебе победить. С тобой будет то, о чем ты давно мечтал. Кто-то должен же был наложить на тебя твердую руку.
— Пусти меня! Ты сумасшедший или просто напился? — Голос Седрика дрожал.
Ветер усилился, но он едва замечал это. Гест без усилия прижал его руки к телу. Он был выше и сильнее, и он приподнял Седрика — не так, чтобы ноги оторвались от земли, но так, чтобы показать, что он это может. Потом он крепче прижал Седрика к себе и проговорил сквозь зубы:
— Седрик, я не пьян и не сошел с ума. Просто я честнее тебя. Мне не нужно спрашивать: «Чего ты желаешь, господин мой?» Чего желаешь ты, было написано у тебя на лице, когда ты смотрел на счастливую пару. Ты не по невесте страдал, а по Приттусу. А кто бы не страдал? Такой милый парень. Но теперь он не достанется ни тебе, ни мне. Так что придется довольствоваться тем, что есть.
— Неправда, — предпринял он жалкую попытку солгать. — Я не знаю…
Гест снова начал целовать его, жестко, терзая губы, пока Седрик не сдался и не подчинился ему. Непроизвольно он тихо всхлипнул, и Гест засмеялся ему в рот. Потом внезапно разорвал объятия и отступил на шаг. Седрик чуть не упал. Он отшатнулся от Геста. Ночная рощица шла вокруг него в хороводе. Седрик прижал ладонь к саднящим губам и почувствовал соленый вкус крови.
— Не понимаю… — пролепетал он.
— Правда? — Гест снова улыбнулся. — А я думаю, что понимаешь. Все будет куда проще, когда ты признаешься, что понимаешь.
Он подошел вплотную, и Седрик не отступил. Гест снова потянулся к Седрику, и тот не убежал. У Геста были сильные, крепкие руки.
Седрик тогда закрыл глаза — сейчас, вспоминая, он снова сидел с закрытыми глазами. Вся та безумная ночь под холодным штормовым небом была свежа в памяти. Она не давала ему покоя, она проявляла его сущность. Гест оказался прав. Когда он признался, чего хочет, стало легче.
Гест был безжалостен. Он дразнил, причинял боль, гладил и утешал. Он был груб и нежен одновременно, жестко требовал и тут же мягко настаивал. Над ними неслась буря, ветер гнул деревья, но холода не чувствовалось. Они упали на толстую подстилку из игл под низко опущенными вечнозелеными ветвями — от слоя сухой хвои хорошо пахло. Они укрылись плащом Геста. Время, семью, весь остальной мир — все унесло бурей.
Незадолго до рассвета Гест оставил Седрика у подъезда к дому. Седрик явился домой в грязной и порванной одежде, всклокоченный, с кровоточащими губами. Он проспал допоздна — сколько позволил отец. Потом, стоя перед отцом в кабинете, Седрик поведал длинную басню насчет выпивки, падения в воду по темноте и долгого пути домой. У него болели все мышцы, губы опухли. Три мучительных дня Седрик сидел в отцовском доме тише мыши. Почти все время он прятался у себя в комнате, или сгорая от стыда, или пялясь в темноту и воскрешая в памяти каждый миг встречи. В нем боролись сожаление и желание.
Утром на четвертый день пришло приглашение от Геста — на верховую прогулку. В большом конверте серо-голубого цвета, надписанном размашистым почерком Геста, лежала записка на тонкой серой бумаге. Отец удивился. Он был польщен связью сына с высшими кругами. Мать тут же озаботилась состоянием выходного костюма Седрика. Отец одолжил ему лошадь — единственное приличное средство передвижения, которым располагала их семья. Напутствуя, отец предупредил, чтобы Седрик не уходил с вечеринки первым, а задержался, если Гест будет к нему благорасположен.
Гест и правда оказался благорасположен. Седрик был единственным
Седрик быстро понял, что в «верховых прогулках» Геста лошади далеко не главное. Вскоре Гест стал для него целым миром.
В его присутствии свет, краски, звуки делались ярче, сильнее. Гест погрузил его в мир искушений и удовольствий, избавил от страхов и скованности и научил новым потребностям — они заменили те смутные желания, в которых Седрик боялся кому-либо признаться. Вспоминая то время, Седрик улыбнулся. Они тогда обедали вместе, потом проводили вечера с друзьями Геста. Друзья Геста — вот где была настоящая школа! Богатые торговцы, кто младше, кто старше, кто одинок, кто женат, — все они вели жизнь, полную радостей, какие только можно было купить за деньги. Седрика поразило, как они потворствуют своим прихотям, потрясла постоянная погоня за всяческими удовольствиями. Когда он сказал об этом Гесту, тот рассмеялся и ответил: «Мы же торговцы, Седрик, по рождению и по наследству. Мы находим то, чего люди желают больше всего, и получаем за это деньги. Нам становится известно о самом желанном — и мы хотим его для себя. И обретаем его за те деньги, что заработали. В этом-то и состоит наша цель: преумножить деньги и использовать их себе во благо. Что в этом плохого? Иначе зачем так тяжко трудиться? Мы работаем, чтобы насладиться плодами своего труда». Седрик не знал, что возразить.
Под влиянием Геста он стал меняться: старший друг говорил ему, как причесываться, одежду какого цвета и покроя носить, где покупать обувь. Когда Седрик с его скромным бюджетом не смог угнаться за вкусами Геста, тот дарил ему одежду, а потом, когда отец Седрика начал задавать вопросы, придумал должность, которая требовала, чтобы юноша жил с ним в одном доме. Гест изменил не только его жизнь — нет, он преобразил его самого. Седрик не только научился ценить хорошее вино и изысканные яства, но и привык к ним. Он уже не терпел плохо сидящую одежду. И что теперь станет с ним? Если, вернувшись, он узнает, что Гест нашел ему замену, — что тогда? Седрик закрыл глаза и попытался представить себе жизнь без Геста. Жизнь без денег Геста и его развлечений — да, это он мог представить. Но жизнь без его прикосновений?
Баркас неравномерно покачивался в течениях реки. Седрик вернулся в реальность. Команда носилась туда-сюда. Наверное, ставили парус — если ветер благоприятный. Как движется баркас, оставалось для Седрик загадкой. Ему казалось, что такое большое судно невозможно вести вверх по реке только на веслах — однако они плыли.
И Седрику приходится плыть.
Нет, только не сдаваться. Упрямство Элис — достойный образец для подражания. Она не намерена раскаиваться в том, что ухватилась за возможность. Он может вести себя так же. Пусть себе Гест гадает, где они и почему не вернулись. Малая толика сомнений и неудобств пойдет ему на пользу. Седрик не сомневался, что жизнь Геста станет чуть менее приятной без жены и секретаря, хлопочущего о всех тех досадных мелочах, которых сам Гест стремился избегать.
Что до его собственных планов, то их следует выполнить. Если уж ему придется находиться в компании драконьих хранителей и их подопечных, то наверняка появится шанс собрать побольше материала на продажу. Седрик присел на пол. В основании его сундука был потайной ящик. Гест когда-то заказал такой сундук, чтобы хранить в тайнике особо ценные вещи и деньги. Знал бы он, для чего будет использовать тайник его секретарь!
Седрик открыл тайник и стал разглядывать два стеклянных флакона, которые наполнил сегодня. В сумраке было плохо видно. В ящике ожидали своего часа другие флаконы и керамические сосуды — одни пустые, другие с жидкостями и солью. Седрик тщательно продумывал все мелочи с того самого мига, как понял, что наказание, которое планирует для него Гест, он может обратить к собственной пользе.