Хранитель древностей.Дилогия
Шрифт:
Шеф лежал на диване (опять заныла нога) и читал докладную записку со всеми приложениями и морщился. И какая, собственно говоря, это была докладная записка? Ему прислали приказ, не подлежащий обсуждению. Значит, все это ненужная писанина, просто-напросто следствие канцелярского мышления двух или трех высокопоставленных чиновников страны. Впрочем, может быть, это было и того хуже. Фюрер просто-напросто брал его в советчики. Вот эта мысль бесила его больше всего… Ведь вот он же не заставляет за себя отвечать других. Все его решения, определения, акты имеют только одну подпись — его подпись. Конечно, он согласен со всем, что исходит от фюрера.
Вот тогда он и сказал ему: «Кстати, о судьбе. Сейчас к вам зайдет один наш судья. Не откровенничайте с ним, у него не тот чин. Поняли?» И 48 100 улыбнулся и ответил: «Да, полностью».
Зазвонил телефон. Шеф снял трубку. «Слушаю», — сказал он недовольно и услышал ее голос. Тогда он сел и продолжал слушать сидя.
— Я ничего не понимаю, — весело сказала она. — Мой супруг прислал мне из Новосибирска какую-то газетную вырезку с переводом, очевидно, для тебя. Какая-то мудрость — про сбежавшего удава. В середине статьи рисунок — яблоня, обвитая змеей.
— А-а, — засмеялся он, — райская жизнь в колхозе. А Евы нет?
— Есть, — ответила она. — На ней платочек и юбочка. Она уронила корзину с яблоками.
— Плохая же она Ева, — покачал он головой, на что-то намекая. — Наши Евы удавов не боятся, а?
Они оба немного посмеялись над тем, что немецкая Ева удава не боится.
— Так как, — спросила она, — ты пришлешь кого-нибудь или подождешь меня?
— А что, — спросил он, — не так скоро думаешь осчастливить меня своим посещением?
Вошел адъютант с какой-то папкой в руке. Шеф недовольно махнул рукой, и он исчез.
— Сегодня, во всяком случае, нет, — сказала она. — Кроме всего прочего, у меня поздно кончается спектакль.
— Оставь все прочее в покое, — усмехнулся он. — Ты же знаешь, что оно никогда нам не мешало быть счастливыми.
— Но тогда только ночью, — согласилась она. — Примерно в час или два, после спектакля. Захватить удава?
— Захватывай, Ева.
— До свидания. Удав.
— Ну, ну, — прикрикнул он на нее, — только без имен. Жду! — Он положил телефонную трубку на рычаг и нажал кнопку звонка. Адъютант вошел с папкой и остановился, неуверенно глядя на шефа.
— Ну что у вас? — спросил шеф брюзгливо. Адъютант открыл было рот. — Ладно, идите сюда! — Он выхватил бумагу, бегло взглянул на нее, отбросил на диван.
— Слушайте, Мюллер, — сказал он тяжело. — Неужели мне с вами действительно придется ссориться? Почему вы меня не слушаетесь?
— Я, господин шеф, — начал адъютант…
— Нет, нет, вы совершенно меня не слушаете. Я уж вам сказал, что все подобные бумаги пересылать в подотдел, а не мне. И тем более вот такие! — Он слегка кивнул головой на валяющийся пакет. — Ладно, принесите сургуч, — приказал он коротко и начал подбирать с дивана разбросанные листы. Потом аккуратно сложил их вдвое, засунул в конверт и зажег сургуч. Сразу потянуло смолой и лесом. Шеф ляпнул несколько больших киноварных капель на конверт, потом втиснул в них печать и подал запечатанный конверт адъютанту.
— В мой личный архив! — приказал он. — И вызовите машину, поеду домой. Никаких бумаг не посылать, ни с кем не соединять. Меня нет. И вообще идите домой, сегодня вы уже мне больше не потребуетесь.
Она приехала только в третьем часу. Он сидел на диване и осматривал свои охотничьи ружья. Несколько пустых футляров лежало рядом, а он вертел в руках короткий английский винчестер с желтовато-белым прикладом.
— Здравствуйте, — сказал он, обретая в ее присутствии свой постоянный тон, добродушный и ворчливый. — Что так поздно?
— Никак нельзя было раньше, питончик, — сказала она ласково. — Опять ругались с директором. А ты?
— Да вот видишь — осматриваю свое хозяйство. Март не за горами.
— И куда поедешь? — спросила она.
— Да куда-нибудь туда, — он махнул на восток. — Туда, поближе к твоему мужу и его новым хозяевам. В Польшу или Литву.
Она, сидя рядом с ним на диване, вынула из сумочки конверт и подала ему.
— Читай про своего удава, — сказала она. И тут он бросил ружье, и ловко обнял ее.
— Удав, — сказала она, смеясь, — ты меня не задушишь, удав? И что я с тобой связалась, удав? Зачем?
— Хм, — сказал он, вставая и садясь, — в самом деле, зачем, а? Зачем я тебе нужен? Просто не понимаю! — Он заглянул в вырезку. — Вот, значит, Ева, а вот удав. Ладно, прочту завтра. Так он в самом деле ничего тебе не написал? Странно! — Он задумался на секунду. — Ну как — интересная история, — спросил он, — прочла?
— Чепуха какая-то, — небрежно воскликнула она. — Бог знает, что тебя заинтересовало!
— Дорогая моя, — сказал он ласково, — это не чепуха! Я запрашивал твоего мужа об этом удаве специально по желанию фюрера.
Она удивленно посмотрела на него и перестала улыбаться.
— Фюрера? Ты мне что-то не то говоришь. Или я совсем дура и ничего не понимаю, или тут у вас есть… — Она не договорила.
— Агентура, шифр? Нет, это не шифр, — сказал он. — Такой организации и таких людей у нас там, к сожалению, не имеется. Удав есть удав. Но, видишь ли, в то же время он не только удав, он еще и символ, и предзнаменовение, и психологический флюид, слетевший на фюрера. А фюрер верит в сверхчувственное…
Она смотрела на него все с большим и большим изумлением.
— И ты тоже веришь в сверхчувственное? — спросила она ошалело. Тут он нагнулся и обнял ее.
— Нет, Ева, я верю только в чувственное, — сказал он. — В тебя, Ева.
Через полчаса из другой комнаты она спросила его:
— Ну, ладно, а что ж тогда этот удав как символ? Она стояла перед зеркалом и закалывала волосы. Он, умиротворенный, распаренный, подобревший, сидел на диване и опять возился с винчестером.