Хранитель пчел из Алеппо
Шрифт:
Выхожу во двор и ищу свою пчелу. Наконец нахожу: она ползет под деревом по веточкам и опавшим лепесткам. Когда я протягиваю ладонь, насекомое заползает мне на палец и следует до ладони, где поджимает лапки и устраивается, как в гнезде. Я несу ее в дом.
Хозяйка приносит на подносе чай и кенийские сладости, желтые из-за куркумы. Насколько я могу судить, она идеально говорит по-английски. Женщина эта столь миниатюрна, что ей впору быть куклой. На тонких ножках – громоздкие туфли на деревянной платформе. Хозяйка топает по гостиной и раздает сладости и чай. Она чем-то напоминает мне слоненка.
Марокканец сказал, что по профессии она бухгалтер: подрабатывает в офисе
– Пчела еще жива! – замечает марокканец.
Смотрю на него с улыбкой.
– Она настоящий борец, – говорю я, – хотя прошлой ночью лил дождь. Долго она не протянет, если не умеет летать.
Я несу пчелу обратно, кладу на цветок, а потом мы Афрой идем спать. Помогаю ей раздеться и ложусь рядом.
– Где Мустафа? – спрашивает она. – Нет от него вестей?
– Давно уже нет, – говорю я.
– Ты проверял почту? Может, он пытался связаться с тобой? Ты сообщил, что мы здесь?
Замечаю странный звук, похожий на свист высоко в небе.
– Ты это слышишь? – спрашиваю я.
– Всего лишь дождь за окном, – говорит Афра.
– Нет же. Свист. Там что-то свистит. Без остановки. Словно начинается песчаная буря.
– Здесь не бывает песчаных бурь, – отвечает Афра. – Только дождь или его отсутствие.
– Значит, ты не слышишь?
С обеспокоенным видом она кладет голову на ладонь. Хочет что-то сказать, но я перебиваю ее, засмеявшись:
– Сегодня день был холодный, но солнечный. А теперь идет дождь! Английская погода – совсем как спятивший человек! Может, ты выйдешь завтра погулять? Мы побродили бы по набережной.
– Нет, – говорит Афра. – Не могу. Я никуда не хочу выходить.
– Но теперь ты свободна, почему бы тебе не выйти? Больше не нужно бояться.
Она ничего не отвечает.
– На берегу мальчик построил удивительный замок из песка, целый город с домами и даже с небоскребом!
– Замечательно, – отвечает Афра.
Были времена, когда жена все хотела знать и выспрашивала, что я вижу. Теперь ничего не хочет.
– Нам нужно связаться с Мустафой, – говорит она.
Ненавижу темноту, ненавижу запах моей жены – это сочетание розовой воды и пота. Афра пользуется духами, перед тем как лечь спать: достает из кармана стеклянный флакон и наносит несколько капель на запястья и шею. В гостиной до сих пор ведут беседы другие постояльцы. Скрипят половицы – это поднимается марокканец, я узнаю его походку. Он по привычке останавливается. Сперва это кажется случайным, но есть в его движениях особенный ритм. Он проходит мимо нашей комнаты; я слышу, как по паркету катится стеклянный шарик. Мне знаком этот звук. Я подпрыгиваю с кровати и включаю свет. Вижу шарик Мухаммеда, направляющийся к ковру, поднимаю и смотрю стекло на просвет – его рассекает красная жилка.
– Что это? – спрашивает Афра.
– Просто стеклянный шарик. Ничего. Засыпай.
– Положи его на мою тумбочку, – говорит она.
Делаю, как она просит, и возвращаюсь в постель, на этот раз поворачиваясь к Афре спиной. Она кладет руку сверху, прижимает ладонь к позвоночнику, словно слушает мое дыхание. Я не закрываю глаз, потому что боюсь, потому что наступила
окутала нас с Афрой. Мы были у башни Баб-аль-Фарадж, в Старом городе. Ждали под деревом «тойоту». Рядом лежал труп мужчины. «Тойота» оказалась пикапом с выключенными фарами, металлическими решетками по бокам – в таких машинах обычно перевозят коров или коз. Мертвец лежал на спине, запрокинув руку над головой, – молодой, лет двадцати пяти, в черном свитере и черных джинсах. Афре я о нем не сказал.
Здесь мы встречались с проводником через границу.
Внезапно лицо трупа осветилось. Белое сияние то появлялось, то исчезало. В руке над его головой лежал телефон. У мужчины были карие глаза, густые брови. На левой щеке – старый шрам. На шее сверкала серебряная цепочка с подвеской-именем: Аббас.
– Здесь красиво, – сказала Афра. – Я знаю, где мы.
Когда-то напротив росли виноградники, а по ступенькам можно было подняться к воротам школы.
– Мы рядом с часами, – сказала она, – и еще за углом есть кафе с фруктовым льдом из розовой воды, куда мы водили Сами, помнишь?
Позади домов часы на башне Баб-аль-Фарадж засветились зеленым. Одиннадцать пятьдесят пять. Еще пять минут. Я беспомощно стоял и смотрел на Афру. Как потеплело от воспоминаний ее лицо! Поплакав и посмеявшись, она будто бы возвращалась к жизни. На мгновение показалась прежняя Афра и вновь скрылась. Стоя так близко к ней, я видел: она хочет ухватиться за иллюзию нашей жизни в Алеппо. Раньше она не потерпела бы такого. Вдруг мне стало страшно за жену. Погас телефон. Снова темнота.
Вдалеке на продолговатом холме виднелась цитадель, напоминая жерло вулкана.
Ветер принес аромат цветов.
– Пахнет розами, – сказал я.
– Это мои духи, – проговорила Афра.
Она порылась в кармане и достала стеклянный флакон, зажав его в ладони. Эти духи я заказал для нее в год нашей свадьбы. Мой друг владел предприятием по дистилляции розового масла, и я мог сам выбрать розы.
Афра шепотом сказала, что хотела бы вернуться весной, когда только начинают распускаться бутоны. Она бы надушилась, надела желтое платье и гуляла по городу. Хорошо бы подняться по холму до базара. Мы побродили бы по многолюдным улочкам старого рынка, переулкам, где продавали специи, мыло, чай, бронзу, золото, серебро, сушеные лимоны, мед, травы, и я бы купил ей шелковый шарф.
К горлу подступила тошнота. Я рассказывал Афре, что базар опустел, многие переулки разрушены бомбами или сгорели, по рядам вместо торговцев и туристов теперь шастали солдаты, крысы и кошки. Все палатки были покинуты, кроме одной, где старик продавал солдатам кофе. Они заняли цитадель, превратили ее в военную базу и окружили танками.
Базар Аль-Мадина принадлежал к числу старейших рынков во всем мире, являясь ключевой вехой на Шелковом пути, где раньше путешествовали торговцы из Египта, Европы и Китая. Афра говорила об Алеппо как о волшебном сказочном крае. Словно и не было тех лет, что вели к войне, восстаний, песчаных бурь и засухи, а ведь даже тогда, еще до бомб, приходилось трудно.