Хранитель пчел из Алеппо
Шрифт:
Я немедленно отправился домой. За спиной я уловил тень – не знаю, преследовали ли меня, или же я все придумал: я представил фигуру в плаще, словно явившуюся из детских кошмаров. Но когда обернулся, никого не было.
Пришел домой. Афра сидела на раскладушке, спиной к стене, лицом к окну, и вертела в руках гранат, ощупывая кожуру. Она услышала, как я вошел в комнату, но не успела ничего сказать: я забегал по дому, запихивая в сумки вещи.
– Что происходит? – Пустой взгляд Афры заскользил по сторонам.
– Мы уезжаем.
– Нет.
– Если мы останемся, они убьют меня.
Я
– Меня остановили солдаты, – сказал я. – Приставили к груди автомат.
– Ты врешь. Почему этого не случилось раньше?
– Может, потому, что оставались мужчины помоложе. Меня они не замечали. Не было на то причин. Мы единственные глупцы, которые не уехали.
– Я не поеду.
– Меня убьют.
– Значит, тому и быть.
– Я попросил у них несколько дней, чтобы позаботиться о тебе. Они согласились всего на несколько дней. Если меня увидят снова и я не вступлю в их ряды, меня убьют. Они сказали в таком случае найти кого-нибудь, чтобы забрали мое тело.
На этих словах Афра распахнула глаза, а на лице отразился неподдельный испуг. Представив, что может потерять меня, представив мое мертвое тело, она затрепетала. Встала и на ощупь прошла по коридору. Я шел следом, затаив дыхание. Афра легла на кровать и закрыла глаза. Я уговаривал ее, но она лежала там, как дохлая кошка, – в своей черной абайе и черном хиджабе, с каменным лицом, к которому я теперь испытывал отвращение.
Я сел на кровать Сами и уставился в окно, глядя на серое небо с металлическим оттенком, на котором не было птиц. Так я просидел весь день и вечер, пока меня не поглотила темнота. Я вспомнил, как отправлялись рабочие пчелы на поиски новых цветов и нектара, а потом возвращались, передавая информацию другим. Пчела трясла тельцем – ее танец в сотах сообщал остальным направление, в котором искать цветы, по отношению к солнцу. Жаль, что никто не мог направить подобным образом меня, подсказать, что делать и куда идти. Я был страшно одинок.
Около полуночи я лег рядом с Афрой. Она не шелохнулась. Под моей подушкой лежало письмо и фотография. Проснувшись среди ночи, я понял, что Афра повернулась ко мне лицом и шепотом зовет меня.
– Что? – произнес я.
– Слушай.
Из передней части дома донесся звук шагов, мужские голоса, потом громкий гортанный смех.
– Что они делают? – спросила Афра.
Я выбрался из кровати и тихо обошел ее, взял жену за руку, помогая ей подняться, и отвел через черный выход в сад. Афра последовала без вопросов или промедления. Я постучал ногой по земле, ища металлическую крышку, затем отодвинул люк и помог Афре сесть рядом с отверстием, свесив туда ноги. Я забрался первым, спустил ее. Затем задвинул люк над нашими головами.
Мы стояли в воде, полной ящериц и насекомых, которые здесь обосновались. Я вырыл эту землянку в прошлом году. Афра обхватила меня руками и уткнулась лицом в мою шею. Мы сидели в темноте, оба ослепшие, в этой могиле на двоих. В глубокой тишине раздавался лишь звук дыхания. Возможно, Афра была права и нам стоило умереть именно так, чтобы никому не пришлось забирать наши тела. У левого уха шевельнулось какое-то насекомое. Вверху, над нашими головами, все крушилось, ломалось, летало. Должно быть, те мужчины уже вошли в дом. Я почувствовал, как жена задрожала.
– Афра, знаешь что? – сказал я.
– Что?
– Мне нужно пукнуть.
Спустя секунду Афра рассмеялась, повиснув на моей шее. Не могла остановиться. Смех ее был тихим, но тряслось все тело. Я обнял жену крепче, думая, что на свете нет ничего прекраснее этого смеха. Но я не сразу понял, в какой момент Афра заплакала, пока не почувствовал на шее слезы. Дыхание ее замедлилось, и она уснула, словно в этой черной землянке чувствовала себя в безопасности. Внутренняя темнота Афры столкнулась с внешней.
На какое-то время я тоже ослеп. Затем в сознании расцвели воспоминания, яркие, как сны. Наша жизнь до войны. Афра, одетая в зеленое платье, держит за руку Сами: он только научился ходить и теперь ковыляет рядом с матерью, показывая на самолет, пересекающий ясное голубое небо. Помню, мы куда-то ездили.
Стояло лето, жена шла впереди со своими сестрами. Ола была в желтом платье. Зайна – в розовом. Афра, как всегда, размашисто жестикулировала. Сестры разом сказали ей «нет», отвечая на какой-то вопрос. Рядом со мной шел мужчина, мой дядя. Я видел его трость, слышал, как та постукивает по бетону. Он рассказывал мне о работе: у него было свое кафе в старом районе Дамаска, а теперь он хотел выйти на пенсию, но сын не желал наследовать дело – «ленивый, неблагодарный мальчишка, который женился ради богатства на обезьяне, богатство ушло, а обезьяна осталась обезьяной…». В тот момент Афра посадила Сами себе на бедро, обернулась и улыбнулась мне. Ее глаза поймали луч света, превратившись в воду. Затем все померкло. Где сейчас все эти люди?
Я заморгал в непроницаемой темноте. Афра вздохнула во сне. Я на секунду задумался: не сломать ли ей шею, избавив тем самым от мучений и подарив желанное спокойствие? В этом саду мы вырыли могилу для Сами. Так Афра была бы к нему ближе. Ей не пришлось бы покидать сына. Закончились бы все самоистязания.
– Нури? – сказала она.
– Ммм?
– Я люблю тебя.
Я не ответил. Слова слились с темнотой, проникая в почву, затопленную водой.
– Нас убьют? – спросила Афра дрожащим голосом.
– Ты напугана.
– Нет. Мы сейчас так близки к смерти.
Совсем рядом раздались шаги, голоса стали громче.
– Говорил же тебе, – произнес мужчина. – Говорил не отпускать его!
Я затаил дыхание и прижал Афру крепче к себе, не давая ей пошевелиться. Подумывал даже закрыть жене рот рукой. Вдруг заговорит или закричит. Теперь решала она: жить нам или умереть. Над головами появилось суетливое движение, приглушенные голоса, затем шаги стали удаляться. Только когда Афра выдохнула, я понял, что ее инстинкт самосохранения все еще жив.