Хранитель Силы
Шрифт:
— Мы не знаем, с кем имеем дело. Судя по голосу, мне кажется, машина какая-то, бульдозер… Но есть еще один — хозяин газеты Артельянц, владелец пяти акций, сам видел, в руках держал. А если б ты видел, какие пропуска он принес, и кем подписаны! Плюс к этому — пятнадцать тысяч зелеными.
Полковник не проявил интереса.
— Знаю… С нашего ведома подписали. Но к премьеру он сам ходил, и тот подмахнул по собственной инициативе.
— То есть ты знал, что Артельянц заставит работать на него?
— Конечно, знал.
— А что же мне не сказал?
— Меньше знаешь — крепче
— Не жмет, — бросил Хортов. — Вы что, используете меня втемную?
— Но и ты темнишь, пехота! Где ты сутки бродяжил?
— Почему я должен отчитываться?
— Да потому что ты сейчас, как магнит, притягиваешь к себе всю публику, которая тусуется вокруг проблемы Веймарских бумаг. И за тобой идет слежка. Что я мог подумать, когда ты пропал?
— Ладно, не ворчи, — примиряюще сказал Андрей. — Был у случайной женщины. Голосовала — посадил, подвез, чай, кофе, ну и все прочее.
— Ты уже с панели женщин берешь?
— А что делать? Природа требует…
— Куда поехали? К ней на квартиру?
— Но это-то тебе зачем? Надо отписаться? Или проверки мне устраиваешь?
— Да нет, хочу выяснить, как же вот эта машинка оказалась на платной стоянке во Внуково?
Кужелев брал его в клещи не хуже Пронского и с таким же безжалостным упорством тащил на дно. И надо было выворачиваться из щупалец и этого спрута.
— Летал тут в один город…
— Не ври, никуда ты не летал. Мы проверяли. А может, зайцем?
— Зайцем, — согласился Хортов, ощущая неожиданный восторг.
Разговор уже становился тягомотным и неприятным — Кужелев понял это и напирать больше не стал.
— Ты извини, — буркнул он. — Не из простого любопытства спрашиваю. Все гораздо сложнее. Я тебе эту работу нашел… Ну, короче, внедрил в газету. Другого выхода не было. Понимаешь, это не средство массовой информации, это какой-то разведцентр. Одних только наших офицеров работает там четверо, из ГРУ два человека. А из МВД десяток. Все в прошлом опера, сорокалетний молодняк, и все обиженные, так что усердно работают на хозяина. Эта публика самая опасная, они как собаковолки, не боятся государственной машины и режут все подряд. Сам Стрижак — бывший кадровый контрразведчик, уволен за дискредитацию. В девяносто первом после путча пытался вынести из Большого дома в Питере личные дела агентов и устроить «охоту на ведьм». Потому что у самого рыло в пуху, сажал за чтение Солженицына. А ты самая приемлемая фигура что для них, что для нас.
Хортов выслушал все это, немного помолчал.
— Ну спасибо, благодетель! За доверие и прочее… Только я хотел бы заниматься журналистикой, а не вашими разработками.
— Вот и занимайся! Ты в такую струю попал — любой щелкопер позавидует. Потом писать — не переписать. Мы бы давно и Стрижака, и Артельянца в блин раскатали, но представляешь, сколько вони будет? Они же, суки, содержат свои газеты для шантажа и прикрытия своих темных дел. Тронешь их, значит, ты сатрап, покусился на свободу слова.
— Хорошо, что сказал… В общем, я в ваших играх больше не участвую.
— В таком случае, я не смогу обеспечить твою безопасность, —
— Спасибо, как-нибудь сам позабочусь.
— Ты же понимаешь, сейчас невозможно без крыши. Хоть в бизнесе, хоть в политике. А ты же не просто журналист, верно? — он усмехнулся. — Или другую работу подыскал? Более надежную? Где по пятнадцать тысяч баксов отстегивают?
— Я их верну. Вместе с пропусками. А в газете я больше не работаю.
— Да ты и в самом деле больной! Кто у тебя возьмет? Неужели ты еще не понял, в какую драку ввязался? Не видишь, как обкладывают со всех сторон?.. Все, поезд ушел. Если не хочешь, чтобы тебя сегодня-завтра обрядили в рубашку с длинными рукавами и отвезли в Кащенко, не дергайся. Угрожают тебе люди серьезные.
Андрею стало нехорошо, браслет впился в запястье.
— Почему Кащенко? — спросил осторожно.
— Ты же хотел, чтоб все было в открытую!
— С какой стати в Кащенко?
— А с такой… Мочить журналистов, даже малоизвестных — слишком много шума, — он говорил насмешливым тоном, будто подчеркивал свое превосходство. — На тебя собрали отрицательную медицинскую информацию. Детский суицид, паранойя… Материал в газете — провокационный бред душевнобольного. Желание поссорить нас с немцами.
— Этого не может быть, — теряя самообладание, проговорил Хортов. — Кто собрал? Когда?..
— Смотрел копию будущей телепередачи. Выйдет в эфир, когда ты будешь в палате номер шесть. Интервью с врачом Томской психушки, потом из бывшего города Фрунзе… Говорят заслуженные пожилые доктора, все натурально. Истории болезни показывают крупным планом — впечатляет.
— Уходи, — глухо произнес Андрей.
— Неубедительно, пехота, переигрываешь.
— Я жду.
Кужелев, не спеша, выбрался из машины, облокотился на открытую дверцу.
— Надо работать с нами, тебя никто не прикроет.
Хортов демонстративно промолчал и отвернулся, полковник осторожно закрыл дверцу и ушел куда-то назад и в сторону — даже в боковых зеркалах не мелькнул.
Вот от чего отговаривал законник Скорята!
Первый сильный ход сделал не Андрей — Стрижак, получив команду от хозяина. Автора в этом случае сделали разменной монетой и козлом отпущения. Публикация для кого-то могла послужить сигналом к действию или, наоборот, предупреждением.
Вторым ходом стало внезапное, непредсказуемое игроками появление старца Гедеона, с которым Хортов худо-бедно успел побеседовать и в результате вышел на самого Пронского. Скорее всего, схимонах не захотел ни с кем больше разговаривать и поплатился жизнью.
Андрею же была уготована иная судьба, плачевная: то, что сообщил Кужелев, не подлежало сомнению. И сработает в тот момент, когда станет известно о его поездке в Симферополь и контакте с Пронским.
Такое ощущение, что за эти бумаги сцепились между собой две или даже три какие-то организации, некие кланы, по значимости не уступающие друг другу, и если они используют в схватке вещества и приемы секретных спецслужб, журналистов, прослушивание и газеты, значит, борьба идет на солидных коврах. Только одним нужна гласность, другим — полное молчание, и всех разговорчивых они просто убирают.