Хранитель времени
Шрифт:
Голос неискренне хихикнул.
– Минута у тебя есть. А потом снова будет лестница. Лети, пока не шмякнешься. Время пошло. И, – он слегка замялся, словно раздумывая, сказать мне правду, или обойтись угрозой, – В общем, буду с тобой откровенным, дело обстоит так. Если ты продолжишь упорствовать, твой драгоценный Питер вполне может оказаться тем, что ты только что видела. Причем, я не могу гарантировать, что тебя не накроет синдром оглупления.
Шантаж с угрозой в виде смерти. И как тут выбирать? Жить вроде как хочется. Хотя бы по привычке. Но сдаваться – да ни
– Трали-вали-кошки-срали, – выказалась я.
– Минута заканчивается.
– Если ты перебросишь меня в тот мир, где Панк теперь находится, я соглашусь не раздумывая.
– Это не в моих силах.
– Тогда – прощай мой незаметный дружок. Не вспоминай лихом.
Струна в рояле издала глубокий стон с продолжительным эхом.
Когда оказываешься в полной темноте, да еще и в свободном падении, то времени на рассуждения нет. Зато есть возможность извернуться и попытаться ухватиться за перила. Макаки нервно курят в сторонке – у меня получилось!
– Врагу не сдается наш гордый Варяг! И вообще – пошел ты нафиг, Голос.
Перебравшись на ступени лестницы, я села на них и улыбалась с риском вывихнуть челюсть.
– Ты нереальная придурка.
Он расположился рядом. И был по-настоящему удивлен и опечален. В темноте казалось, что протяни руку и дотронешься до живого человека. Но рука прошла сквозь воздух, не встретив никакого препятствия. Только свечение на ладони мерцало от ярко-синего, до багрово-оранжевого, просвечивая сквозь кожу и кончики пальцев.
– А город тебе не жалко? Ты же его любишь. Пожалуй, он теперь твоя единственная любовь.
– У тебя зубы есть?
– А причем тут зубы? – обалдело переспросил Голос.
– При том. Если они есть, я исхитрюсь и забью тебе их в рот по самую макушку. Поясняю для тупоумных идиотов – еще одно слово про последнюю любовь и ты не то что говорить, ты сопеть не сможешь.
Такой злой я давно не была. Мне в его словах чудился подлый намек на смерть Панка. И я уже начинала подозревать, что без участия Голоса и тут не обошлось.
– Я не при чем, – быстро отбрехался Голос, и продолжил уже другим, более проникновенным, увещевающим тоном, – Ну как мне тебя уговорить, а? На колени встать? Прощения попросить?
– Вот еще – я же тебя не вижу.
– Я не врал. Ты когда сюда полезла, сдвинула порядок вещей…
– Врешь. Кроме рояля здесь других вещей нет.
– Я не об этом. Все шло размеренно. Правильно. Без всплесков. Как и было задумано. И тут ты. Как камень в тихий омут кинули. Теперь я ничего изменить не смогу.
Говорил он офигеть как печально. И быть может, правду. Но мне-то какое дело до его профессиональных неприятностей?
– Ты типа сторожа тут был, да? Вот ты-то во всем и виноват. Нечего было меня пускать.
Захотелось покурить, но было лениво шевелиться. Хотелось понять – насколько велика опасность для меня и для города. Для меня – запросто. А насчет Питера – врет он все. Стращает. Осталось понять – зачем.
– Нечего было пускать? Прибить сразу? Да это запросто. Просто ты мне понравилась.
Ну врет же. Печенкой чую. Врет и не краснеет. Ему краснеть нечем, заразе.
Теперь следовало помолчать. Пусть он решит, что я поверила и наконец, выскажет кусочек правды.
– Ну что тебе трудно помочь? Мне очень нужно оказаться в твоем теле. Ненадолго. Я как в нем окажусь, все сам исправлю, честное слово.
Обдумав его слова, я решила, что, быть может, он и не врет. Попробуем быть миролюбивее. Хотя, как оказалось, у меня аллергия на выбор, который мне навязывают. Хорош гусь! И чувство вины приплел, и любовь к городу, и возможность все сделать как надо. Было два желания – послать его куда подальше, или попробовать найти третий выход из положения. Но как быть с целесообразностью, чтобы это слово не значило? Я же хочу узнать как можно больше и про это странное пространство между домами, и про Голос тоже побольше вынюхать охота. В общем, я повела себя как глупый жулик.
– Ты тот самый тип приведения, у которого остались незавершенные дела? И как только ты их выполнишь – сможешь перейти в свет? А Питер снова продолжит погружаться во тьму и хаос. Но без тотального слабоумия.
Голос молчал. Изредка издавал булькающий звук, словно хотел что-то возразить или высказаться, но нужных слов у него не находилось.
Спина затекла. Хотелось двигаться. Подергав ногами я села поудобнее.
– Можно сказать и так. Поверь, у меня безвыходное положение. И кроме тебя мне никто помочь не сможет.
Наверное, у него до кучи напрочь отшибло память. Он не вспоминал, как был против моего появления в комнате. И как пугал разными способами. Или он меня так заманивал?
– Тобой движет любопытство, – словно подслушав мои мысли, сказал Голос, – И ты добрая. Ты не торопись, подумай, вдруг хотя бы из сострадания тебе захочется помочь?
– А с какого перепугу я должна тебе поверить? За что мне тебе сострадать? Ты тут классно окопался. Сидел лет сто, небось, и плевать хотел на наш мир. С чего бы вдруг такая необходимость возникла в моем теле? А? Брал бы Вовино. Оно все равно больше ни на что негодно.
– Вовино? – воскликнул с возмущением Голос.
Ясненько, спившиеся мужики ему точно не нужны. Но с другой стороны, даже если он гад еще тот, мне интересно, что со мной в том, другом Питере дальше стало. Да и жалко дурака этого бестелесного. Вдруг ему и вправду неоконченные дела помереть не дают.
– Ты можешь поклясться, что будешь обращаться с моим телом очень аккуратно?
– Клянусь! – выкрикнул Голос.
– Не верю я тебе.
Почуяв, что удача близко, что еще чуть-чуть и я соглашусь, Голос принялся расписывать как он станет дорожить каждой клеточкой моего тела. Даже курить не станет. Точнее – будет отвлекать меня от желания покурить.