Хранитель вселенной. Одобренный брак
Шрифт:
Ки’Айли вздрогнула. Не хотела показывать реакцию, но тело решило за нее.
— Эл’Боурн... Я согласна жить с тобой... Но я прошу тебя... — она с мольбой посмотрела ему в глаза. В серых глазах были тепло и боль. И бесконечное терпение. Хоть она знала — подобные моменты для него настоящая пытка, несмотря на все самообладание. — Не называй меня так. Пожалуйста. Пойми... И придумай что-нибудь другое...
— Хорошо, — серьезно кивнул он, обнял ее и снова пощекотал. — Хорошо, малышка Ки!
— Что-о-о?! — рассмеялась Ки’Айли. — Мне что, пять лет что ли... А? Отвечай-ка, здоровячок Эл! — она легонько толкнула его в грудь. Эл’Боурн со смехом завалился назад, и маленькая Предсказательница залезла на него верхом, уперлась кулачками в грудь.. — Когда тебе было пять лет, мы познакомились... И ты захотела выйти за меня замуж... — томно сказал Эл’Боурн, и притянул ее к себе.
— Ненасытный здоровячок Эл... — протянула Ки’Айли, прежде чем ее губы оказались в плену, а тело разнежилось в горячих прикосновениях.
***
Дом был построен. Большой бежевого цвета особняк с множеством колонн и четырьмя башенками. Почти дворец. Ки’Айли специально нарисовала необычный для себя проект. Не строгая классика, что нравилась им с Рональдом. А нечто другое, не такое стройное и четкое. Просто, чтобы отличалось.
Скоро Эл’Боурн придет за ней. Она уже видела это творение, родившееся буквально за полгода. Но теперь они собирались въехать туда окончательно. Даже вещи перевезли. Только вот сама Ки’Айли все медлила, не уходила из Белого Замка.
Здесь она прожила больше сотни лет. С тех пор, как началась война, они с Рон’Альдом почти постоянно жили здесь, чтобы Ки’Айли было недалеко ходить к Эл’Троуну. Здесь прошли все ужасные военные годы. Здесь она сходила с ума от своих видений и волнения за близких. И... здесь они с Рон’Альдом любили друг друга, проводили время, ждали друг друга, проникали друг в друга в редкие спокойные моменты посреди войны...
Она провела рукой по гладкой поверхности стола, коснулась портьеры...
Ей нужно жить дальше. Как-то жить. C Эл’Боурном было хорошо, в моменты,, когда он рядом, она отвлекается, живое и веселое в ее характере просыпается снова.
...И это тоже ее долг — осчастливить человека, который ей любит, найти в себе силы на радость и благополучие. Для чего? Чтобы не погаснуть и не оставить Вселенную без своих Предсказаний.
Ки’Айли еще раз пробежалась рукой по поверхности стола. И взглянула на стену. Эти картины останутся здесь. Она смотрела на них, и по щекам потекли слезы... Это был ее портрет, написанный Рон’Альдом. Первый портрет в его живописной карьере. Она учила его, и в то же время позировала. И постоянно вертелась, ведь она привыкла писать картины, а не сидеть перед художником.
« Как я могу сидеть неподвижно, если мне нужно постоянно бегать и смотреть, как ты кладешь мазки?!» — послышались голоса из прошлого.
«А может пора довериться мне? Поверить, что ты достаточно хорошо меня научила?»
«Может», — лукавая улыбка, и Предсказательница срывается с места, обегает своего антео и выглядывает из-за него, чтобы посмотреть на портрет. Пока на нем только силуэт и один зеленый глаз. Он ловит ее, поднимает на руки, сажает на стол, и целует страстно... Потом отпускает, и они долго, с улыбкой смотрят друг другу в глаза, в космос души. И снова целуются...
Но портрет получился хороший, проникновенный. Он был написан с любовью.
А рядом... Драконы над морем. Картина, которую она подарила своему антео... И снова голоса в голове, самое начало:
« Покажешь мне картину, которую ты сейчас пишешь на самом деле?» — спрашивает он.
« Ты все же прочитал мои мысли? А как же негласная этика телепатов? Не лезть в голову Древних без их личного разрешения», — отвечает она.
« Или крайней необходимости. Но я согласен, что крайней необходимости не было. Нет, я не читал твои мысли. На той картине, что на мольберте, краски совсем высохли, только пара свежих мазков. Когда я пришел, они были влажные, положенные, словно впопыхах… Значит, ты вернула ее сюда перед моим приходом, а до этого писала другую картину, которую, вероятно, не хочешь показывать. Я не настаиваю…» — спокойно продолжает он. А она оценивает, как хорошо он все рассчитывает.
« Ладно, — ответила она с улыбкой, достала и развернула в его сторону картину с драконами. — Вот моя нынешняя картина! Только не смейся! Мне нравятся драконы, но я не имею ни малейшего представления, как выглядят Настоящие… А хочу, чтобы на картине были именно они…»
«Я могу помочь тебе с этой натурой. Если хочешь, мы могли бы полетать на Настоящем драконе, как только станет поменьше дел»,. — предлагает он, и у нее дух захватывает от такой возможности.
А сколько их потом было, полетов на драконах, им обоим это нравилось. Один раз даже занимались любовью на спине дракона...
Слезы ручьем текли по щекам. Но усилием воли она заставила себя отвернуться от картин. Собралась.
Никто и никогда больше не назовет ее «антеоли». Потому что Эл’Боурну она запретила. А ее антео ушел из жизни.
Никогда, открыв глаза, она не провалится в черный бархат его взгляда.
Никогда она не почувствует то взаимопроникновение, что было у них...
Никогда не проведет рукой по его родной, смуглой спине и не коснется черных волос.
Никогда и никто не проникнет в ее душу так, как он.
Отныне и навсегда она одинока.
Но это не повод делать несчастными других. Нужно нести другим радость, и сделать счастливым того, кто хочет быть с ней.
Могла ли Ки’Айли сказать, что не любит Эл’Боурна? Не могла. Она любила его. Просто по-другому. С ним она была не антеоли, но маленькая Киа. Преданность, родство, радость из детства.
— Пойдем, Ки’Айли, — Эл’Боурн появился в центре комнаты. — Хватит грустить, у нас заказан прекрасный ужин в новый дом...
— Спасибо, — грустно улыбнулась она, устыдилась своей грусти и улыбнулась, глядя на Эл’Боурна, куда веселее. И позволила взять себя за руку.