Хранитель ядов
Шрифт:
– Эксель… – Выдох прямо в мое ухо, сопровождаемый гортанным стоном.
«Это все эликсир», – запищал внутренний голос.
Инициативность во мне так и не проявилась, поэтому лежащая поверх моей рука Дакота вернулась к роли кукольника.
Жар в ладони, жар на шее, и с каждой секундой нарастающий темп. Пару раз кончик языка Дакота коснулся моей ключицы. Я почувствовала, как щеки наливаются румянцем, а губы дрожат. Картинка, стоящая перед глазами, – моя рука, орудующая в брюках Дакота, дарила ощущение нереальности происходящего. А приглушенные стоны, доносящиеся слева, лишь усиливали эффект.
Какая
Шорох слева. Дакот поднял голову от моего плеча и придвинул лицо вплотную. Я и глазом моргнуть не успела, как его губы встретились с моими. Нежное ненавязчивое прикосновение, но совершенно неожиданное для меня. Реакция была спонтанной: я мгновенно сжала ладонь чуть сильнее, чем делала до этого, сдавливая горячую плоть.
– Эк… сель…
Дакот дернулся всем телом, но в то же время не позволяя мне разжать руку. Пульсация в ладони, нестерпимый жар. Все еще содрогаясь, он наклонился, на мгновение прижался лбом к моему плечу, а затем, потянувшись, слегка прикусил не прикрытую тканью платья кожу зубами.
Я ойкнула и наконец отстранилась.
В голове забилась одна-единственная мысль:
«Святые Первосоздатели! Дакот убьет меня за унижение, которому я его только что подвергла».
Глава 2. УКРАДЕННЫЕ ГРЕЗЫ
Стать пустотой мне уготовано судьбой
И в темень ночи рухнуть с высоты полета,
Пройти весь долгий путь рискованно одной,
Но я решусь тебя спасти от гнета…
Животные всегда пылали ко мне лютой ненавистью. А особенно лошади. Я была для них словно вожжа, постоянно находящаяся под хвостом, – нервирующая и раздражающая. Любой конь, на которого мне помогали взобраться, поначалу вел себя вполне спокойно, но как только мы оказывались предоставлены сами себе, норовил сбросить и втоптать в землю по самую макушку. Истинные причины этого феномена и по сей день известны лишь Первосоздателям.
И однажды случилось непредвиденное.
Один из самых страшных сезонов засухи пришелся на мой шестой год жизни. Отец в то время, будто одержимый, занимался лишь своим долгожданным первенцем. Не жалея сил, он обучал меня всему, что, по его мнению, в будущем могло понадобиться благовоспитанному отпрыску семьи Сильва. И, к сожалению, едва ли помнил, что худощавый ребенок с короткими смоляными волосами, жадно вслушивающийся в его наставления, – это его маленькая хрупкая дочь, а не будущий крепкотелый сын-наследник с несгибаемой волей
Роберт Сильва всегда мог быть легко захвачен моментом, и чем ярче сверкали непритворной заинтересованностью мои синие глаза сквозь черноту густой челки, тем сильнее будоражился он, придумывая для меня все новые и новые испытания, и горделиво улыбался, если мне удавалось пройти их с первого раза.
Учеба и нравоучения представлялись мне игрой, иных развлечений я не знала. В отличие от Эстера, чьим воспитанием занималась нянечка Мисси и чья маленькая светловолосая головенка частенько мелькала в глубине лабиринта пышной зелени позади нашего особняка, когда он и его добродушная воспитательница играли там в прятки. У меня же никогда даже камеристки не было. Самостоятельность – залог твердости духа.
На шестом году жизни отец начал активно учить меня ездить верхом. Сказать, что эта наука давалась мне с трудом, значит, просто промолчать. Каждый день я взбиралась в седло, как на эшафот, а конь-палач, лениво шевеля ушами, ждал моего последнего предсмертного слова. Но разве я могла разочаровать отца?
В один из самых душных дней лета мои уроки верховой езды закончились намного раньше, чем обычно. Отец отправился в соседнее селение по делам.
Жадная до отцовской похвалы я злобно пялилась на коня рыжего окраса, которого еще не успели расседлать после моей очередной неудачи. Животное стояло около конюшни и недобро смотрело в ответ.
Ведомая глупым детским упрямством я отвязала его чумбур и принялась обходить коня. Как только я исчезла из его поля зрения, животное успокоилось и так и продолжило стоять на месте непривязанным. Маленький рост да и обоюдная неприязнь не позволили бы мне самостоятельно оседлать зверюгу, поэтому я, взобравшись на невысокую пристройку конюшни, прыгнула в седло сверху. Хотя, скорее, рухнула плашмя.
Дикое яростное ржание, вопли испуганных слуг, и вот уже конь несет меня в неизвестном направлении. Перед глазами все слилось в единую красочную кляксу. Я подпрыгивала в седле, беззвучно кричала и ждала болезненного удара о землю. Но его все не было, а тряска продолжалась. В какой-то миг мне даже показалась, что на самом деле это я неслась по дороге, таща на спине громоздкую тушу коня.
А затем оскорбленное животное взбрыкнуло, и я вылетела из седла, словно ядро из пушки. Конь выбрал весьма удачный момент для мести: мое тело рухнуло с обрыва навстречу зубастому скоплению скал в самом низу.
Очнулась я от того, что кто-то тыкал мне холодным пальцем в щеку.
– Проснулся? – Мальчишка, по виду чуть старше меня с огромными голубыми глазами, в последний раз дотронулся до моей щеки и встал с корточек. – Чего это ты тут развалился?
Сразу ответить мне не удалось. Голова болела так, словно на лбу уместилось конское копыто и беспрестанно давило, чтобы, в конце концов, получить неприглядную лепешку. У корней волос и на правом виске ощущалось легкое щекотание, от которого по всему телу распространялся неприятный холодок. Кожу живота и правое плечо саднило.
– Я уж думал, ты мертвец, – продолжал разглагольствовать мальчик, с любопытством осматривая меня. Солнце светило ему в спину, и от яркого света шапка пушистых мальчишечьих кудрей приобрела оттенок халвы – любимого лакомства Эстера. – А ты что, прямо на скале поспать решил?
– С обрыва… – прошептала я, едва шевеля губами.
Мальчик нахмурился и снова присел около меня.
– С обрыва? Упал?
Последовавший за этим кивок привел его в бурный восторг.
– Честно? Честно-честно-честно? Не врешь?! А почему ты не умер?