Хранитель забытых тайн
Шрифт:
Это уже был удар ниже пояса. Конечно, она и раньше слышала про честолюбцев, шагающих к цели по головам других, но такого она и представить себе не могла. Его преимущество было в том, что он нанес ей удар еще до того, как прозвучал гонг, то есть коварно и неожиданно, лишив ее возможности защищаться. Дерек Гудмен не только жестоко обманул ее, но, по-видимому, не чувствовал никаких угрызений совести.
— Вы этого не сделаете, — сказала наконец Клер. — Я подам на вас жалобу вице-магистру.
— Подавайте что угодно и кому угодно. Кто вы такая? Вы хоть представляете, кто вы, а кто я? Кому он поверит, как вы думаете? Преподавателю, который проработал в колледже четырнадцать лет, или
Дерек снова улыбнулся, но улыбка его теперь, увы, не показалась Клер обаятельной.
Дверь в квартиру Эндрю Кента на Грейт-корт была на самом верху, к ней вела лестница под литерой «Е». Клер подняла руку, чтобы постучать, но потом опустила. К вице-магистру с официальной жалобой на Дерека Гудмена она решила пока не ходить. Вот если бы Эндрю Кент смог с Дереком потолковать лично и попросить его не писать на тему, которую он украл у Клер, тогда это все можно было бы тихо спустить на тормозах, без шума и без последствий. Нет, о Дереке она не беспокоилась, что с таким станется, но она понимала, что для нового преподавателя, да еще работающего на временной ставке, выдвигать обвинения против коллеги, неважно, насколько они оправданны, не сулит ничего хорошего. Расклад явно не в ее пользу.
Но что на это скажет Эндрю Кент? Она опять подняла и снова бессильно опустила руку. Ну почему он явился именно в тот момент, когда она целовалась с Дереком Гудменом (полная катастрофа, иначе не назовешь)? Как после этого рассчитывать на то, что он ей поверит? Конечно, знали они друг друга еще не вполне хорошо, но ведь достаточно, он мог бы ей поверить, а что теперь? Что он должен о ней думать?
Клер трепетала при мысли, что Эндрю совсем в ней разочаровался. Неужели он теперь жалеет, что пригласил ее на работу? Но ведь он сам ничего не сделал, чтобы после того ужасного случая связаться с ней, поговорить, дать ей возможность объясниться. Но что бы она сказала ему? «Я просто стояла, а он бросился на меня, как зверь, со своим поцелуем» — так, что ли? Но ведь это, в общем-то, не совсем правда. «Мне было так грустно, так одиноко, и я позволила ему поцеловать меня» — может быть, так? Ближе к истине, но все же еще не полная правда. «Сначала мне показалось, что Дерек Гудмен — человек интересный, к тому же он очень красив, и только потом я поняла, какая это хитрая и коварная змея» — может быть, так? Весьма близко к истине, но как доказать, что поцелуй его имел совсем иной, практический, так сказать, мотив?
Может, лучше вообще никому ничего не рассказывать? Вот сейчас она повернется и уйдет и сделает вид, что ничего такого не было. Станет тянуть нагрузку в двадцать студентов в неделю, найдет другую тему диссертации — если, конечно, останется время на библиотеку. Все это так, но ведь это несправедливо. Вопиюще несправедливо! Даже если бы такое случилось не с ней, все равно поведение Дерека отвратительно. Завлечь, ловко использовать ситуацию, украсть у молодого коллеги идею — это недопустимо со стороны старшего и более опытного ученого. Он же сам говорил, что уже четырнадцать лет преподает в Кембридже. А что, если она не первая, кого он использует подобным образом?
Похоже, перед ней настоящий ящик Пандоры, который сулит ей множество бед, так стоит ли открывать его? Интересно, что предпримет Дерек Гудмен, когда узнает, чтo она рассказала про его дурной поступок кому-то еще? Не-ет, решила Клер, надо пока подождать, надо все это еще раз как следует обдумать.
Вдруг дверь распахнулась, и на пороге явился Эндрю Кент — в коричневой твидовой куртке, почти такого же цвета широких брюках, желтовато-коричневой рубашке на пуговицах и зеленом галстуке. Неплохой ансамбль для человека, который частенько одевается так, словно он дальтоник. Эндрю вертел в руке очки в экстравагантной старомодной оправе, которая вполне пристала бы какому-нибудь интеллектуалу двадцатых годов; волосы на голове в полном беспорядке, будто, перед тем как открыть дверь, он нарочно взъерошил их всей пятерней. Ни дать ни взять рассеянный профессор, обаятельный и очень милый в своей рассеянности, о чем он сам, разумеется, не догадывается. Но в данный момент она меньше всего хотела бы видеть Эндрю Кента в столь привлекательном виде. Ей тут и без того неловко.
— Ну так что, будете в конце концов стучать или простоите у двери до самого вечера? — спросил он, и в тоне его особого гостеприимства она не почувствовала.
Она сразу вспомнила, что Эндрю Кент человек не только рассеянный. Язычок у него ого-го какой острый.
— Еще не решила, — ответила Клер не менее холодно и язвительно.
— Заходите уж, раз пришли, а решать будете потом, — сказал Эндрю и сделал шаг назад, открывая проход.
Здесь у него было две комнаты: гостиная и кабинет. За пределами колледжа у Эндрю была еще и жилая квартира, он жил в ней с маленьким сыном. Окна гостиной выходили на Большой двор и часовню напротив. Хорошо просматривалась и дорожка, ведущая к лестнице под литерой «Е». Так что Эндрю видел, как она подходила к его дому. «Ну и прекрасно», — подумала Клер, чувствуя себя полной дурой. Он, оказывается, все время знал, что она стоит у него под дверью.
В гостиной стояло два больших, обтянутых кожей стула с резными спинками и несколько книжных шкафов вдоль стен, битком набитых книгами. На приставном столике красного дерева у стенки расположилось несколько фотографий в рамках. На фотографиях его сын Стюарт, от младенческого возраста и до настоящего времени — сейчас ему лет, наверное, десять, прикинула Клер. Рыжеволосый, симпатичный мальчик и, скорей всего, похож на свою покойную мать.
— Что-то случилось? — спросил Эндрю, закрыв за собой дверь.
— Почему вы так подумали?
— Во-первых, прежде вы никогда меня не навещали, а во-вторых, лицо у вас что-то уж больно безрадостное.
Черт возьми, ну почему по ее лицу всегда легко можно прочитать, что у нее на душе?
— У меня неприятности с одним из наших коллег.
Для начала она решила прощупать Эндрю, а уж потом сообщать подробности.
— И что это за неприятности?
— Он пишет статью на ту же самую тему, что и я, но я совершенно уверена в том, что он ухватился за эту тему только тогда, когда я сообщила ему о своем замысле и показала свои заметки.
— Совершенно уверены?
— Абсолютно.
— И вы можете это доказать?
— Нет, не могу, но я говорю правду. Я только что с ним говорила об этом. Он даже и не пытается отпираться, он говорит, что напишет статью быстрей и первым ее опубликует, и тогда моя работа не будет иметь никаких шансов.
— А этот ваш коллега, случаем, не Дерек Гудмен?
— Откуда вы знаете?
— Должен сказать, вы не первая, у кого с ним подобные проблемы.
— Тогда, может быть, стоит обратиться к вице-магистру?
Эндрю покачал головой.
— Не думаю, что это что-нибудь даст.
— Почему?
— Потому что вы здесь новенькая, а он нет. Потому что он окончил Тринити-колледж, а вы нет. Потому что вы американка, а он англичанин. Потому что вы, в конце концов, женщина, а он мужчина. Вот так, я вам выложил все, как бы обидно для вас это ни звучало, — может, и не стоило, но, к несчастью, это все правда. Если он докажет несостоятельность ваших утверждений, вас, скорей всего, никто и слушать не станет.