Хранители. Единственная
Шрифт:
– Почему именно Сандра должна была оказаться этим планом? – непонимающе спросил Маркус. – Почему не кто-то другой?
– У других детей не было. Да и к тому же мне было восемнадцать, Адаму двадцать. Мы и сами ещё были детьми.
Но больше всего Сандру беспокоило совсем другое. Она перекручивала в голове все бывалые с ней события, чтобы подвергнуть сказанное сомнению, но понимала, что это – не вариант.
– Хочешь сказать, ты росла вместе с Амандой Коллендж? – до сих пор не веря, спросила она.
– Да. Росла. Только в то время она ещё не было до такой степени деспотичной, –
– И Аманда убила моего отца, – не слушая мать, пробормотала Сандра. – Зачем?
– Он ей мешал, – быстро произнесла Кэсс, намереваясь уйти. И она и ушла, словно торопясь куда-то.
А у Сандры из головы не исчезал вопрос: чем же так мог помешать её отец мисс Коллендж? Что он должен был сотворить, чтобы заслужить с её стороны такое отношение? Потом она вспоминала, как не дрогнула рука Президента, кого она стреляла в Альфреда. Не было ли это для неё так просто потому, что она уже была натренирована спустя годы? Что, если Адам был её первой жертвой?
Она прижалась к груди Маркуса и оказалась в его крепких объятиях. Она была рада, что он был рядом. Потому что больше ей сейчас свои открытия было бы делить не с кем. Она вдруг поняла, что Маркус был для неё тем же, кем был для мамы Джим, вот только не чем-то ли большим? Или она не знала свою мать до такой степени, что не знала и её истинного отношения к её лучшему другу? Ведь и о существовании его до этой минуты она не догадывалась и не подозревала.
В любом случае, сейчас она чувствовала себя дома. Пускай она и чувствовала, что это – ненадолго. Что впереди ждёт множество терний, сквозь которые не удастся протиснуться к звёздам, которые их не ждут.
Мира приехала к мятежникам под утро, разбитая, сонная и хорошенько повеселившаяся ночью на нервной почве. С Уиллом она распрощалась сразу после визита к брату, не содержавшись и заорав на него и ударив его по лицу, хотя нельзя не заметить, что сил она вложила в этот удар не так много, как могла бы вложить в любое другое время. Просто она осознала свою вину перед братом, и это ослабило её, а не сделало сильнее. У неё невольно тряслись руки, перед глазами чуть плыло. А ещё и эта рыжая ухмыляющаяся морда мельтешила. Или не ухмыляющаяся: таких деталей девушка точно не запомнила, да и запоминать не собиралась. Гораздо важнее было запомнить лицо Питера, когда тот увидел своего ненавистного напарника и когда понял, что его привела его собственная сестра. К сожалению, до Миранды не сразу дошло, что это может сделать ему по-настоящему больно. До неё это дошло необычайно поздно. Тогда, когда уже ничего поменять было нельзя.
Поэтому ночь для неё пролетела в каком-то забытьи. Бар, выпивка, глупая музыка, нелепые разговоры с незнакомцами. Мысли о брате, которые не хотели улетать, хотя Мира, казалось бы, прикладывала все усилия для того, чтобы вылет их не задерживался. Но чего-то видимо не хватало. То ли усидчивости, то ли ещё чего-то в том же духе.
Ночевал в штаб-квартире Ричард. Поскольку Миранда заявилась сюда в без четверти семь утра, то Грина она разбудила, за что и была осыпана всевозможными ругательствами. Внимания на которые, правда, не обратила.
– Энсел тебя искал, – заметил Ричард после недовольных восклицаний. – И нашёл на видеозаписи.
Девушка вздрогнула. Присела на стул.
– На видеозаписи? – эхом отозвалась она.
– Я же уже сказал! – раздражённо ответил он. – На видеозаписи. И Уилла Хейла этого.
Мира и не заметила, как начала смеяться. Тихо так, нервно, дёргано. Трясясь всем телом, прижимая руки к лицу, потом хватаясь ими за сухие волосы. Ей вдруг показалось, что она – самое невезучее существо на свете, только вот она не сразу учла тот факт, что зачастую она сама являлась причиной своих страданий. Как сейчас. Что теперь мог подумать Энсел, увидев её вместе с заклятым врагом? Он ведь действительно мог подумать всё, что угодно. Да она бы и сама подумала, будь она на его месте. Но она была собой, и эта ситуация была довольна плачевна.
Неужели за один ход пешкой ей удалось сбросить в пропасть и свои отношения с братом, и свои отношения с тем, кого любила и с кем связала свою жизнь? Она никогда не думала, что связи между людьми рвутся вот так просто. Хотя она ведь ничего дурного не замышляла. Хотела найти своего брата. Зачем ей только Хранитель воображения понадобился? Теперь, после случившегося, она всё сильнее осознавала, что и сама бы со всем справилась. Что Уилл был обузой, но не той, которая лишь утяжеляет путь, но ещё и здорово его портит.
– И что он сказал? – поинтересовалась она спустя какое-то время молчания.
– Он боялся, что этот агент Президента что-то с тобой сделал. Или телепортировался вместе с тобой куда-то.
Мира засмеялась громче и отчаяннее. Надо же, Энсел беспокоился за неё, она беспокоилась за брата, брат беспокоился за неё, а Уилл вообще был ни при чём.
Ричард как-то странно на неё посмотрел.
– Что, второе? – спросил он, не отрывая взгляда. И прежде чем Миранда успела решить, отвечать на этот вопрос или не отвечать, она кивнула головой.
Грин хлопнул ладонью по столу. Он определённо был в бешенстве.
– Ты сдурела, Блум? – чуть ли не взревел он. – С врагом? Телепортироваться?
Да, девушка готова была согласиться, что идея была далеко не одной из самых лучших. Но что поделать, если другого выбора она себе, собственно говоря, и не оставила?
– Это ради блага моего брата, – стало сказала она. – Только ради этого.
– А братец ведь не лучше Уилла. Такой же щенок президентский!
– Не сметь называть Питера щенком! – молниеносно вскрикнула Миранда. Слова Ричарда ранили её чуть ли не сильнее, чем слова брата. Чем она ранила саму себя.
Она знала, что Питер щенком не был. Он был запуган, словно кролик, – это было. Но щенком, готовым приносить хозяевам тапочки и от надобности, и без неё, он не был. Когда Мира смотрела ему в глаза минувшим вечером, она видела это – загоревшуюся братскую любовь. Ему было на неё не плевать. А если бы он был щенком, то было бы плевать, ведь она тогда бы стала в его глазах лишь объектом, носящим гордое прозвище – Подозреваемая. Он бы забыл обо всех людских отношениях и превратился бы в машину. Механизм, запрограммированный на расправу с негодными.