Хранители. Единственная
Шрифт:
– Тебе что-то известно про мою мать? – решила попытать удачу Сандра. Раз её мама общалась с Маркусом как с родным сыном, ему наверняка что-то могло быть известно, в этом девушка даже не сомневалась.
Он нахмурился, словно желая снова что-то скрыть, утаить, не сказать, защитить. Она тоже нахмурилась, понимая, что он точно что-то да знает, но знанием этим с ней вряд ли поделится. Не потому, что жадный, а потому, что не захочет просто. Ни за какие коврижки.
– Она сама тебе всё расскажет, – наконец, выдавил он. – Я и сам-то толком не всё знаю. Так что надо её рассказа дождаться.
–
– Слышал, что она у него не своя. Никакой это не рак, не последствия операции, не ещё Бог знает что. Явно с Хранителями связано.
– Я и не удивлена.
Единственное, что её удивляло, так это то, что он не знает, как именно её отец погиб. Адам Уилсон, человек с другой фамилией, но с той же кровью, которая текла теперь в её жилах. Человек с непонятной, не известной ей судьбой, о котором ей предстояло что-то узнать спустя семнадцать лет. Почти что спустя восемнадцать.
– Странно всё это, не находишь? – поинтересовалась Сандра.
– Что именно?
– То, что вот мы сейчас здесь с таким развитием событий в обнимку. Кто бы мог подумать, что нам обоим есть что скрывать друг от друга, и эти секреты связаны, потому как они едины?
Маркус грустно улыбнулся.
– Я мог. Я мог об этом подумать, потому что я это знал.
Как ни больно было это признавать, но он был прав. Он ведь прекрасно всё знал. Знал, что она Хранительница мыслей. Знал о мятежниках. Знал о Хранителях в принципе. Он знал всё, а она не знала ничего, хотя ей и очень хотелось. Она думала, что знает его, но выяснилось, что он знал её больше. А для неё он был словно незнакомцем, хотя и оставался всё тем же Маркусом, которого она так любила уже пять лет. Всем сердцем.
– Жаль, что не рассказал обо всём сразу, – сказала Сандра.
– Жаль, что рассказать тебе обо всём было бы слишком опасно, – согласился он. – Ты же знаешь, что я не допущу, чтобы ты оказалась в опасности.
Она знала. Именно поэтому и позвонила ему. Молила о помощи его. Больше бы её никто не спас.
Её больше некому было спасать, потому что больше она никому не была нужна.
– Как ты с этим живёшь?
– С осознанием того, что я внук одной большой, хоть уже и мёртвой, но шишки? – он невесело фыркнул. – Да обыкновенно. Ричарду с Джоанной от этого факта ни холодно, ни жарко. Что они знают об этом, что не знают – толку никакого. Я ж там не руковожу всеми.
– А что у вас вообще происходит? – спросила Сандра. Ведь, если взглянуть на дело здраво, она понятия не имела, кто такие мятежники на самом деле. И уз тем более ещё не до конца понимала, почему она тоже – мятежница.
– Всё ещё увидишь, – пообещал ей Маркус.
– А вот и вряд ли. Мама меня к вам не пускает. Нет, я, конечно, легко могу вырваться и всё…
– Пускает, – оборвал он её на середине фразы. – Мы уже поговорило с ней. И пришли к выводу, что без этого тебе в любом случае не обойтись.
А ведь так хотелось обойтись, саркастично подумала она.
Но слова его её весьма удивили. Не ожидала она, что он может так повлиять на решение её матери. Которая погрязла в своих страхах, потому и придерживалась такого мнения. Мол, не относится это всё к её дочери, не её это дело. Ага, как же.
Она точно боялась. Сандра уловила этот страх в её глазах, когда она уходила из квартиры, чтобы поехать в больницу. В тот момент Кэсс словно боялась не успеть рассказать об отце, но в то же время всем своим видом показывала, что время разговора ещё не пришло. И что она понятия не имела, когда оно, наконец, придёт.
Тут в коридоре послышались шаги, и через пару секунд в комнату вошла мама, направляясь к шкафу с книгами. Сандра только и успела про себя удивиться тому, как вовремя та появилась. Будто мысли прочитала.
– Тебе лучше? – обеспокоенным тоном спросила Кэсс.
– Лучше, – кивнув, ответила девушка. Взглянула на Маркуса, словно ожидая от него немого согласия. Но тот и не понимал, что она собиралась сделать. Этого он точно не знал.
– Мам, – тихо позвала она, чуть подвинувшись, чтобы освободить местечко на диване. Та развернулась с вопросительным выражением лица, но подошла и присела рядом.
– Что-то случилось? – как ни в чём не бывало спросила она.
А Сандра в очередной раз отметила про себя, что маска, носимая её матерью, ей уже изрядно надоела.
– Случилось, мам. Новая жизнь случилась. Или отголоски старой – это уже зависит от того, как посмотреть на ситуацию.
Она помолчала, ожидая ответную реакцию.
Мать была в некоем замешательстве. Или изображала, что в нём была. Нельзя было догадаться, где у неё была правда, где – ложь. Маска.
– Расскажи про отца, пожалуйста, – попросила Сандра. – И про себя. Мне кажется, что настала пора мне познакомиться со своими настоящими родителями.
Кэсс с сомнением посмотрела на Маркуса. Тот ни слова не сказал, будто будучи готовым к любому исходу событий. Но Сандра тут же встрепенулась, поняв, к чему клонит мать.
– От Маркуса у меня секретов нет. И он останется здесь. Даже если он уйдёт, я потом всё ему расскажу.
Выговорила твёрдой скороговоркой и посмотрела на Кэсс. Та вздохнула.
– Ну хорошо, – сдалась она. – Тогда приготовься. Или приготовьтесь оба, не знаю.
***
На ресепшене сказали, что новый постоялец у них действительно есть. Не новый даже, а старый гость, старый друг. И внутри у Миры от этой новости всё заликовало. Её сердце и разум её не подвели: Питер был здесь. Её сестринское шестое чувство провело её к брату. Вот только чувствовала она и ещё кое-что.
Она была уверена почти на все сто процентов, что встречи этой Питер не просто не ждёт, но боится. Не желает встретить свою сестру и уж тем более своего напарника, своего конкурента, своего врага.
Уилл же был настроен на встречу положительно. Он не собирался тут же нацеплять на Блума какие-нибудь наручники, отводить его к Коллендж, отправлять на повторное прохождение Золотого Венца или и сразу на пытки, как это сделала Аманда со своим драгоценным Сотрудником. Он просто хотел, вернее, не особо-то и хотел, поговорить. Даже без кулаков, хотя сестра Питера с Уиллом, как ему казалось, только так общаться и предпочитала. А не пускала в ход свои кулаки с превеликой неохотой.