Хранительница ароматов
Шрифт:
Мы ждали; день за днем мой отец и я кружили друг подле друга в замкнутом пространстве. Необходимость держала нас вместе, хотя многое что и разобщало.
Каждое утро я просыпалась с твердым намерением сказать отцу, что медведица пришла из-за меня. Сказать ему, что мне очень жаль. Но всякий раз, когда я спускалась по лестнице и видела, как он смотрит в окно или на флаконы, какая-то часть меня все еще хотела обвинить его. Его секреты. Его ложь, которая все разрушила.
Моя вина. Его вина. Моя вина.
Отец ходил взад-вперед по хижине, его глаза, казалось, не могли ни на чем сфокусироваться.
Мне хотелось бы думать, будто я знала, что чувствует мой отец, или хотя бы пыталась представить это. Когда горе прокладывает туннель по нашей жизни, в возникшей рядом темноте слишком легко потерять из виду других людей или, наоборот, тяготиться их присутствием, их печалью, усиливающей наши страдания. Мы с папой отчаянно нуждались в открытом пространстве, в чистом воздухе, куда могла бы уйти наша боль. Оставалось только ждать.
– Хочешь сжечь ароматическую бумагу? – спросила я у него. Все что угодно, лишь бы привнести в помещение другой запах.
– Нет, – сказал он, вставая перед ящиками. – Мне нужно защитить их.
«От меня?» – Я удивилась, но промолчала.
Мы всегда были предусмотрительны в том, что касалось съестных припасов, и обычно осенью заранее начинали готовиться к зиме. А в тот год, когда я в тот несчастный день отправилась с Клео на пляж, мы уже отставали от намеченного плана. Потом, после всего произошедшего, мысль о пище еще долго вызывала у меня тошноту, но я знала, что в конце концов природа возьмет свое, а заготовок у нас было недостаточно, даже без столь активного участия медведицы. Часто, глядя на еду, оставшуюся в кладовке, и деля ее на зимние дни, я понимала – не хватит.
А потом однажды утром что-то изменилось. Я унюхала это в воздухе, когда открыла входную дверь. Это было отсутствие. Нередко отсутствия бывают крайне ужасны, а это было крайне желанным.
– Она ушла, – негромко сообщила я отцу. Он подошел, встал рядом, затем кивнул.
Прохладный воздух снаружи грозил вот-вот стать морозным. Большая часть осени была упущена из-за медведицы. Отец на всякий случай взял топор, и мы пошли по тропе, мимо ободранных кустов салала, мимо деревьев, под которыми виднелись втоптанные в грязь грибные шляпки. Подойдя к берегу, обнаружили следы зверя, направлявшегося к воде. Исчезающие.
Мы были свободны.
Хотелось думать, что жизнь налаживается, но уж слишком многое у нас изменилось. Медведь забрал нечто большее, чем Клео, большее, чем возможность пережить зиму. Он разорвал незримую нить, связывающую нас, и теперь мы даже не были один плюс один.
Послание
Остров, каким я его знала, удивляющий, дающий ощущение восторга и безопасности, исчез. Клео была мертва. За несколько недель горе затопило меня полностью, разрывая изнутри. И теперь, когда я дала ему выход, стало огромным и безрассудным. Оно уже не хотело быть тихим.
Оно было ужасающе объемным, намного больше меня и гораздо больше того, с чем мог справиться мой отец. Поэтому я давала волю рыданиям, убегая глубоко в лес. Втягивала воздух, стараясь снова загнать
Но мой отец замкнулся, разговаривать с ним было бесполезно. Казалось, он блуждает в одиночестве, в поисках вещей, которых больше не существовало.
– Тебе нужна компания? – спрашивала я.
Он качал головой. Смотрел вверх, на ящички.
– Все, что мне нужно, чтобы вы были в безопасности, – отвечал он. Вот только было непонятно, меня он имел в виду или флаконы.
– Папа, – звала я.
Но он просто хватал свою корзинку и направлялся к двери.
Я оставалась в хижине, осязая кожей все, чего в ней давно не было. По привычке, чтобы успокоиться, часто наведывалась в кладовую подсчитать, сколько или, вернее, как мало продуктов осталось. Как-то заметила на верхней полке отцовский аппарат.
Аппарат, вопреки ожиданиям, был легким. Мягкая серая ткань, в которую он был завернут, настолько выцвела, что белые завитки, вплетенные в нее, казались скорее дымом, чем нитью. Затаив дыхание, развернула, подняла крышку, почти не сомневаясь, что она треснет в наказание за мой проступок, но та просто беззвучно скользнула вверх, обнажив сотни крошечных отверстий.
Мои руки дрожали. Я представляла, для чего нужен аппарат, но все еще считала это магией. А магия обязательно имеет свою цену. Вдруг аппарат отбирает так же легко, как и отдает? Отношения моего отца с ароматическими бумажками заставляли думать, что это вполне возможно.
Прислушавшись, нет ли шагов на тропинке, уловила только щебетание птиц. Глубоко вдохнула, вбирая окружающие запахи в легкие, в сознание, затем подняла аппарат обеими руками, направила себе в лицо и нажала кнопку. Машина вдохнула, щелкнула, зажужжала. Я почувствовала, как воздух просачивается сквозь мои кудри к отверстиям. Не двигалась, пока листок бумаги почти полностью не развернулся, тогда подставила руку и позволила ему упасть на мою ладонь.
Долго смотрел на этот клочок. Затем осторожно взяла за краешек и помахала им перед собой. Почувствовала в воздухе запах себя, чуть моложе, и мгновенно поняла, почему мой отец хочет защитить свои творения.
Однако я – не он.
Я достала одну из пустых бутылочек. Откупорила и поднесла ее к носу, но там ничего не было, только тихая пустота. Это было ожидание.
«Для меня», – подумала я.
Положив ароматический листок в похищенный флакон, достала маленькую деревянную коробочку, в которой хранился отцовский запас воска. Мне очень хотелось, чтобы там был красный, но увы, остался только зеленый. Растопила кусочек, наблюдая, как горячие капли падают на ободок пробки и застывают, плотно запечатывая ее. Я положила бутылку в карман куртки, аккуратно поставила аппарат на место в кладовке, а затем выскользнула за дверь хижины.