Хранительница. Памятью проклятые
Шрифт:
И стояла я опять перед печально знакомым, хоть и преобразившимся слегка при солнечном свете пятиэтажным домом, в мужской майке и шортах, прижимала к себе рюкзак и не знала, что делать. Конечно, наличка в кошельке имелась, и вернуться обратно к Илье мне было на что. Но… зачем? Там сейчас два психованных нечистых внушительной силы пытаются друг друга убить. Зачем мне туда соваться? Я ж не самоубийца. Но и оставаться тут нельзя. Домашний монстр оказался совсем негостеприимным хозяином, а гулять по городу в таком виде… Я уныло посмотрела на огромные мужские резиновые тапочки, которые мне еще вчера
— Мда… — как жаль, что Влад забрал отсюда мои вещи. Сейчас могла бы забежать быстренько и забрать сумку.
Словно услышав мои мысли, дверь центрального подъезда, как раз того, в который я вчера заходила, приглашающе распахнулась. Вернее нет, она очень медленно и осторожно открылась, стараясь меня не напугать.
— Да щас, — проворчала я, невольно отступив на шаг.
Дверь так и оставалась призывно открытой, я нерешительно топталась на месте, не зная, что делать, пока на втором этаже не открылось окно, и меня не позвали:
— Алеся, ты так и будешь там стоять?
Я встрепенулась, обрадовалась, даже успела сделать к дверям несколько быстрых шагов, но вовремя опомнилась и остановилась.
— Ну что еще? — устало вздохнул Глеб.
— А как я могу быть уверена, что ты это ты? В смысле, настоящий Глеб?
— Недоверчивая, — потеснив оборотня плечом, в окно выглянул… Влад, — молодец. Но можешь не волноваться, я тебя сюда не заманиваю. Просто приглашаю в гости.
— А…
— Городовой при выяснении отношений случайно порезался, поделился каплей крови с домом и со мной, разумеется, — широко улыбнулся монстр, пугая меня невероятным выражением дружелюбия и веселья, которые никогда не посещали лицо настоящего Влада.
— Яаасно, — проблеяла я, завороженно разглядывая улыбающееся лицо нашего угрюмого городового.
— Смущает мой вид? — приподнял брови монстр. — Сейчас.
Лицо его поплыло, как подтаявший воск, приобретая новые, совершенно незнакомые мне черты. Теперь на меня смотрел мужик средних лет, самой что ни на есть бандитской наружности. И только голос оставался прежним. Низким, сильным, клокочущим:
— Так лучше?
— Н-нееет.
— А на тебя не угодишь, — ухмыльнулся он, ощерившись беззубым ртом, — кого тебе показать? Только имей в виду, в моем арсенале не так много лиц… пока.
— Себя покажите, — попросила я, — настоящего.
Монстр растерялся, призадумался и утратил бдительность, из-за чего и был оттеснен от окна.
— Алеся, поднимайся. Чай почти готов. Тебе нельзя долго находиться вне защитного поля, проклятые тебя скоро почувствуют, если уже этого не сделали.
Признавая справедливость его слов, я, не раздумывая больше ни секунды, нырнула в подъезд.
На втором этаже, в просторной и неожиданно чистой однокомнатной квартире меня уже ждали.
На кухне, на электрической плитке, подключенной прямо к черному, подрагивающему нечто, закипал старый чайник с промятым боком. На столе, застеленном клеенчатой скатертью, уже лежал новый, запечатанный батон, плитка шоколада «Аленка», колбаса и три банки тушенки. Тяжелые, как моя жизнь, и такие же непонятные. Этикетки, после того, как банки, судя по всему, были выловлены из каких-то древних запасов и отмыты от пыли и паутины, сделались совершенно нечитаемыми, потому лично для меня оставалось тайной, что конкретно собирались есть радушный хозяин и бодрый оборотень.
— А чего вы тут делаете?
— Собираемся завтракать, — дружелюбно сообщил монстр, на пробу приняв мой образ. Помятая и лохматая девица в мужской одежде заставила меня невольно содрогнуться. Он решил не просто взять мой образ, но скопировать его полностью, и расстроился, заметив мою реакцию, — не нравится?
— Все же я бы хотела посмотреть на вас настоящего.
— Аппетит отобьешь, — неуверенно заметил он.
— Серьезно? — я выразительно обвела взглядом чистую кухню. — Я сижу в заброшенном доме, на кухне, рядом с оборотнем и непонятным монстром, еще ночью собиравшимся меня то ли съесть, то ли использовать в качестве приманки. Я уже дважды перемещалась, лишь чудом не впечатавшись в стену или в дерево, где-то там сейчас два психа друг друга убивают, и неизвестно кто кого убьет…
При моих последних словах Глеб взволнованно подскочил, сжимая в руке телефон, но был остановлен взглядом монстра… Когда он уже мою личину снимет-то, а?
— Мне страшно и плохо. И аппетита никакого все равно нет.
— Хорошо, — вдруг улыбнулся он, — но ты сама просила.
Я не успела ничего сказать, как он опал на пол черной, подрагивающей жижей, как та, что подзаряжала плитку… или та, что напала на нас с Оксаной. Потом начал вытягиваться, приобретая очертания вполне себе приличного гуманоида.
Когда это произошло, я со сдавленных визгом попыталась сбежать, но была перехвачена в дверях Глебом. Крепко прижав к себе, он шептал что-то успокаивающее, утверждая, что монстр меня не тронет, и все на самом деле хорошо.
Я не слушала его, ожидая, когда эта чернота вытянется в долговязую, тощую фигуру с непропорционально длинными руками.
Не дождалась.
Монстр и правда был высокий, метра два, не меньше, но с совершенно обычными руками. И даже черты лица у него были. Просто на черной голове, с едва наметившимися ушами, нос и рот можно было различить лишь в профиль. На черном лице отчетливо и ярко выделялись лишь горящие красные глаза.
— Ну как? — криво усмехнулся он. — Я же предупреждал, что тебе не понравится.
— Это просто… — прохрипела я, не в силах справиться с голосом, — проклятых вспомнила.
— А, — монстр поскучнел, — если тебя это интересует, до своего проклятия они были не домовыми.
— А кем?
— Не знаю, — пожал плечами… черный человек, вот уж точно — черный, — но не домовые.
— А вы, значит, домовой? — спросила я, успокаиваясь. Глеб продолжал меня обнимать, рассеянно поглаживая по спине.
— Был когда-то, — кивнул монстр, — потом одичал и потерял себя. Теперь у меня нет имени и нет цели в жизни. Если бы я не был полезен городовому, то, полагаю, он бы уже давно попытался сковать меня, как проклятых.
— Полезен?
— Я охраняю этот дом. Строго говоря, я к нему привязан, и именно эта привязка делает здание чрезвычайно надежным, — монстр вздохнул, — но не будем о грустном. Как насчет завтрака?
Я не нашла, что на это ответить, и мое молчание было принято за согласие.