Храпешко
Шрифт:
И Храпешко начат наполнять ее цельными спелыми виноградинами. Так же, как поросенка фаршируют куропатками, оленя фазанами, зайца грибами, карпа сливами.
Он набил ее так плотно, что она не могла удержаться от смеха. Потом, когда он уже не мог засунуть в нее ни одной виноградины, он сдвинул ей ноги так, чтобы колени сошлись вместе, и приказал встать. Она встала, веселая и радостная. Тогда он приказал ей присесть, потом встать, потом опять присесть и снова стать, и, наконец, залезть на деревянный стол, за которым обедали работники.
Велико было
И уж тем более все были поражены, когда Храпешко припал губами к ногам женщины и стал пить жидкость, которая текла у нее по коленям.
Потом он предложил остальным мужчинам присоединиться, те пили, и всеобщее веселье было безграничным.
20
— Сходи, купи несколько десятков стеклянных бутылок у мастера Отто!
Так приказал Паскаль Храпешко.
Судьбоносный приказ в жизни Храпешко!
— Хоть он и еретик, но товар у него отменный.
Раньше кто-то другой ходил за бутылками.
Теперь их должен был купить именно Храпешко, и именно у Отто. Там, где расплавленные солнца. Всю жизнь потом Храпешко вспоминал это приказание, думал о нем, рассматривал его с разных точек зрения, пытаясь объяснить магическую силу, с которой оно изменило его жизнь.
Много приказаний получал в жизни. Он. Храпешко.
И ни одного не отказался выполнить, хотя иногда хотелось, в основном, из опасения, что не сумеет с ним справиться. Ни одного. А тут как раз он обдумывая мысль, прокручивая ее у себя в голове, мысль, что он уже собрал достаточно сребреников, с которыми мог бы вернуться домой и вырваться из этой мучительной для него действительности, когда вдруг получил именно такое приказание. Поэтому он сказал себе: Храпешко до сих пор был таким, каким был, не отказывался от того, от чего можно было отказаться, но теперь пришла пора на что-то решиться! У него перед глазами появились тысячи разноцветных пестрых стеклышек! В глазах мелькало то красное, то желтое, и он, не дожидаясь, пока ему скажут дважды, отправился к мастеру.
По пути колени у него дрожали.
Он сам не знал, почему.
— Добрый день! — сказал он, а потом добавил, что его послал тот-то и тот-то за тем-то и тем-то.
Мастер поднялся на ноги, выпрямился и повернулся к Храпешко.
Перед этим он склонился над печью, чтобы посмотреть, не нужно ли сделать огонь посильнее. Сзади была видна его белая грива с лентой, спускавшейся по спине. Около печи было только два работника, которые сразу перестали дуть в длинные железные трубки своими лягушачьими ртами и принялись внимательно рассматривать Храпешко.
Мастер посмотрел ему прямо в лицо, и хотя он был спокоен и не сказал ни слова, мало-помалу глаза у него расширялись. Затем он опустил взгляд на грудь Храпешко и стал разглядывать ее так внимательно, что Храпешко почувствовал себя неловко.
Мастер вытянул вперед правую
— Дыхалка! Вот это дыхалка!
Обтрогал всё.
— Дыхание, целому миру не нужно ничего другого, кроме единственно прекрасного и полного вечности дыхания. Такого дыхания, какое выходит из мужской груди, огромной, как эта. Вдох, вдохновение — это то, что создает не только действительность, но и искусство. Нет в мире искусства без вдохновения.
Так говорил мастер, глядя Храпешко прямо в глаза и водя своими обожженными пальцами по его груди. Рубашка у Храпешко была пропотевшая и грязная, забрызганная вином и вся в пятнах от жмыха. Но у него не было времени, чтобы переодеться.
— Знаешь ли ты, парень, как был создан мир? — спросил мастер, глядя широко раскрытыми глазами.
— Не знаю, — застенчиво сказал Храпешко.
— В начале мира не было ничего, кроме раскаленной вселенской лавы. Ничего тогда не было, ни моря, ни земли, ни рек, животных или птиц. И людей тоже не было.
И тогда в момент вдохновения Господь сунул один конец своей железной курительной трубки в раскаленную вселенскую лаву и подул в нее.
И выдул стеклянный пузырь, который он назвал Землей.
На этот стеклянный пузырь он наложил моря, океаны и сушу. Животных и птиц. И людей он создал таким же образом, выдул их.
И мир начал жить.
Но Бог был не один во вселенной…
Тут он остановился. Похоже было, что ему уже не хотелось продолжать, потому что он боялся, что конец, возможно, не понравится Храпешко, который все это время слушал историю о сотворении мира с полуоткрытым ртом и полузакрытыми глазами.
— Господь, или как его там еще зовут… не смог бы ничего создать, если бы у него не было дыхания. Так ведь, приятель?
— Так! — пробормотал Храпешко, а оба работника ткнули один другого локтями.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы поняли меня превратно, но то, что делаем мы, похоже, если не то же самое, что делал Господь, или как там его, при создании мира. Он создавал, и мы создаем из стекла. И наша работа, как и его, зависит от дыхания. Если у нас не будет дыхания, мы не сможем создавать живые и прекрасные миры, а только мертвые предметы, мертвые бутылки, к которым прикоснутся мертвые уста и ничего не выражающие лица наших властителей, наших принцесс и графов.
Потом мастер Отто сказал Храпешко, что не будет слишком затягивать предисловие и перейдет к окончательному заключению, несмотря на то, что вопрос, который он хочет ему задать, может, пожалуй, показаться слишком неожиданным и преждевременным, но свидетелем тому, что это не так, будет его большой опыт и умение правильно оценить не только духовные, но и умственные способности людей.
— Так что дальше я перед тобой, удивительное создание, разглагольствовать не буду, как и не буду спрашивать, кто ты и откуда родом, но, поскольку я поражен объемом твоей груди, таящей в себе невероятной силы дыхание, сразу задам тебе следующий вопрос: хочешь придать новый смысл своей жизни?