Храпешко
Шрифт:
Забыл от чрезмерной забывчивости.
И вот, отправив Храпешко в сопровождении стражников в тюрьму, он стал помаленьку трезветь, выходить из проспиртованного состояния и начал лихорадочно перерывать весь дом и вспоминать все места, где он раньше прятал ларец с сокровищами, но никак ничего не мог найти.
Тут ищет — ничего!
Там ищет — ничего!
Хотя в душе он понимая, что напрасно оклеветал Храпешко, гордость и достоинство хозяина не позволяли ему признаться перед всеми в том, что: во-первых, он постоянно перепрятывает свое богатство, а, во-вторых, что он на самом деле так напился, что все забыл. И поэтому всю
Где был ящик с деньгами и украшениями, он вспомнил совершенно случайно, тужась в нужнике во дворе, с налитыми кровью глазами и похмельной головой. Тогда он вспомнил, что в последний раз ящик, завернутый в несколько кожаных мешков, он спустил в предыдущую, уже полную, выгребную яму.
Вот почему говорят, что человек в нужнике и в нужде думает лучше и быстрее всего.
17
Храпешко просидел в тюрьме всего один день. Этот день оказал глубокое влияние на его дальнейшее психическое развитие. В сущности, он не понимал, где именно он находится, но, уцепившись за редкую возможность по крайней мере недолго побыть в одиночестве, он сразу вынул из кармана разноцветные стеклышки, которые он набрал за церковью, и разложил их перед собой.
Положил их на каменный пол.
Несколько красных стеклышек с очень острыми углами; желтые стеклышки с тупыми углами; закопченные стеклышки; прозрачные; в виде маленьких звездочек. Он начал их рассматривать, как будто никогда ни видел стекла. Попытался поцарапать краску на их поверхности, но понял, что они не покрашены, что это цвет самого стекла. Он закрыл глаза и стал думать о Повардарье и о звездах, которые светят так ярко, что их можно видеть даже днем.
Велико же было его удивление, когда он открыл глаза. Перед собой на полу он увидел стеклянную голову лошади!
Но не обычной лошади, а огромной, высокой, с острым взглядом. Горной. Дикой.
Голова была составлена из дюжины кусочков разных размеров и разных цветов, но если смотреть издалека, она казалась темно-коричневой с переходом в пурпурно-желтую.
— Красиво, — подумал Храпешко, — действительно красиво.
Потом он смещал осколки и сделал солнце. С лучами.
— Невероятно здорово. Я Могу даже поклясться св. Трифоном и его пьяными виноделами, что это прекрасно.
Остальное потом было как своего рода игра: он выкладывал небольшие мозаики, недолго смотрел на них, потом ломал, а вместо них делал что-то другое. Чудн'o, но идеи прилетали к нему стаями неизвестно откуда.
И так рождались и тут же умирали многочисленные вещи.
Маленькие красные домики с большими дворами.
Желтый человек у китайской пагоды.
Острый синий нож.
Медведь с медным блеском.
Зеленая река, орошающая поля.
Целый город с низкими и ветхими крышами.
Вообще-то эта игра напоминала ему гадание по облакам, игру, в которую он так часто играл со своими сверстниками, когда был совсем маленьким. Они ложились на поляне на траву и смотрели в облака. И каждый придумывал, что он там видит, в зависимости от буйства фантазии. Храпешко понимал, что ничего не делает, просто играет. Если присмотреться получше, то стеклышки, которые он выкладывал перед собой, ни на что особенно похожи не были, но ему понравилась его собственная способность видеть что-то ни в чем.
Постепенно он начал развивать
— Я уеду куда-нибудь, — сказал он, вновь взял осколки, встряхнул их снова бросил на каменный пол. Высокие горы.
Он подождал немного и несколько секунд смотрел на стекла, а потом сказал сам себе, что в них он видит успех.
— Это успех, безусловно, успех, но вот в чем — я не знаю.
18
Несколько заповедей Паскаля.
Лояльность!
Честность!
Отличное знание языка (немецкого или французского)!
Безупречная гигиена!
И т. д.
Про эти свои критерии Паскаль рассказал Храпешко, после того, как его, в порядке ускоренной процедуры, принимая во внимание авторитет хозяина, выпустили из тюрьмы.
Разве я требую слишком многого?
Нет.
Паскаль был преисполнен чувством собственного достоинства и гордостью оттого, что попросил прощения у обычного работника. Поэтому, когда Храпешко вернулся в его дом, он сказал, что теперь все в порядке, просто в другой раз надо думать, что делаешь, поскольку, чтобы у него работать, надо соответствовать большому числу критериев, включая, конечно, и вышеприведенные.
И если он, Храпешко, будет в полной мере отвечать этим требованиям, то сможет остаться у него, но только в качестве работника, который ловко действует ножницами. Не больше, но и не меньше.
Addio!
— Addio — это итальянское слово, — прозвучал чей-то голос за спиной Паскаля, а тот, все еще не до конца освободившись от похмелья, приказал голосу замолчать.
19
Много вина выпили в том году.
Году, в котором виноделам было ну совершенно все равно, входит ли потихоньку термин «идиот» в художественную моду откроют ли Суэцкий канал и ведется ли подготовка к войне между французами и немцами. То есть, на все это им было абсолютно наплевать.
Так и должно было быть.
Много вина произвели. Много вина выпили.
Легенда гласит, что Храпешко тогда выпил самогонки бочонка три, а вина бочек пять. Если не больше. Он всегда был на это горазд, еще с детства, когда был всем известен как ребенок-виноглот.
О том, что это так, свидетельствует тот факт, что Храпешко, вне всяких христианских норм, вообще не помнил, сколько выпил, но через несколько дней, отходя от похмелья, вспомнил, один небольшой случай, который произошел ли на самом деле или только ему привиделся — он не был до конца уверен.
Женщина, давящая босыми ногами спелые гроздья винограда в деревянной бочке.
В белом, как снег, платье, подоткнутом выше колен.
Волосы, развевающиеся на свежем горном ветерке.
Она улыбнулась. И Храпешко улыбнулся. Потом подошел к ней, вытащил ее из чана и положил рядом с чаном на траву. Затем развел ей ноги так широко, как только возможно.
На ней, как хорошо запомнилось Храпешко, были трусы. Странный обычай, — сказал Храпешко. Она была волосатая и толстая, но это его не смущало. Наоборот, для того, чтобы осуществить задуманное, ему была нужна именно такая.