Храпешко
Шрифт:
Чтобы было ясно, о чем идет речь, Паскаль показал глубокий шрам на левой руке выше предплечья, из-за которого рука у него двигалась с трудом. Потом он стал объяснять, что рану он получил в короткой схватке между либерально-демократическими силами и католическими кантонами, которые были против идей пересмотра Федерального договора. Или что-то вроде этого. А его отец, между прочим, лично воевал на стороне французов против генерала Суворова. Он и сам из семьи военных, но теперь, после того, как воцарился вечный мир, стал заниматься виноградарством.
— Ага, — кивнул головой Храпешко.
Потом, вспотевшие, они сели на землю между обрезанными и изуродованными ветвями.
— Мы выиграли эту битву!
12
Как
Как неотесанная деревяшка.
Так выглядел Храпешко, сидя на деревянной скамье рядом с хозяином Паскалем, его женой и детьми во время воскресной мессы одним воскресным утром в церкви Св. Бернарда. Как положено среди верующих.
Его взгляд был прикован к великолепным цветным стеклам окон, расположенным высоко-высоко, под самой крышей церкви.
Храпешко смотрел на какого-то синего святого. Вокруг головы у того был сияющий желтый круг. В руках он держал книгу. Его глаза смотрели на нее. Справа от него было несколько человек верхом на лошадях. Слева — крестьяне или какие-то другие люди молились, встав на колени. Крестьяне были коричневые, а солдаты — красные. Вверху над святым — Богородица на белом облаке. Она в темно-синей накидке. Все стекло было составлено из небольших кусочков, окрашенных с большим мастерством. И вдруг, в то время как Храпешко, открыв рот, смотрел на это церковное чудо, под руками синей Богородицы, нежно ласкавшими голый животик только что родившегося младенца Иисуса, засиял луч солнца, упавший прямо на лицо Храпешко!
Но не обычный солнечный луч, а окрашенный в зеленый, синий, желтый и оранжевый. Что это за солнечный луч, который так легко спустился на щеки Храпешко и не двигался оттуда! Луч мало-помалу, пока слышалось пение церковного хора, поднимался и поднялся прямо до глаз, а затем и до лба Храпешко. Присутствующие увидели, что его лицо стало разноцветным, и очень удивились. В церкви послышался тихий ропот, каждый хотел посмотреть на лицо Храпешко. Он был удивлен. Он не знал, что сказать. Его лицо раскрашено в различные цвета, а он, хоть не видит этого, но чувствует. Не может скрыть ни рот, ни душу.
И пока другие с удивлением смотрят на его лицо, он б удивлением смотрит на стекла. Давно, если вообще когда-либо, он не видел столько красоты в одном месте. Никогда прежде не видел он икон из стекла. Стеклянные иконы! Он видел и Богородицу, и Иисуса, и всех святых на деревянных досках, в золотых окладах, на стенах… но в стекле — никогда.
Он еще шире раскрыл глаза и тут заметил, что где-то там, между Богородицей и святым, не хватает нескольких кусочков стекла. Как будто кто-то или что-то разбило стеклышки. Может быть, дети камнями. Оттуда, через это отверстие виднелось прозрачное голубое безоблачное небо. Цвет неба прекрасно сочетался с окружающими красками стекол, и Храпешко в тот же момент решил и был твердо убежден, что не хватает именно такого стекла, цвета чистого неба.
В это время разноцветный луч сошел с его лица, и люди вернулись к своим молитвам.
А он, все так же разинув рот, сидел до конца песни, которую он не понимал.
И как же делают такие стекла?
— Я заметил, — сказал Паскаль, выходя из церкви, — что во время службы ты чувствовал себя не особенно уверенно. Но это не должно тебя волновать, все-таки ты тоже христианин. У нас общий Бог и общие святые, и одна и та же книга, по которой мы учимся.
— Да, но у нас нет в окнах цветных стекол.
13
Кусочки должны быть где-то внизу!
Так думал Храпешко, пока вместе с еще несколькими рабочими отделял молодые побеги от старой виноградной лозы, глядя на холмы, на горы, покрытые снегом, и на озеро вдалеке.
Они должны быть либо внутри, либо снаружи.
Пока он обдумывал эту мысль, он тяпнул ножницами себе по пальцу, и из него потекла тонкая струйка крови. Прежде Храпешко никогда не резался ножницами. Нет! Такого не случалось ни разу в жизни. Свои движения он довел до совершенства, так что ему не приходилось думать о том, как обрезать виноградную лозу, просто потому, что он делал это с таким мастерством, что любая ошибка была исключена. Но теперь это произошло, и его удивлению не было предела, когда он почувствовал в указательном пальце правой руки резкую боль, как будто его укусила оса. Но на лице у него не дернулся ни один мускул. Он ничем не показал, что ему больно, даже не остановился, чтобы посмотреть, в чем дело. Он прекрасно понял, в чем дело. Но если хоть чуть-чуть приостановиться, даже если просто посмотреть на палец, и если это, пусть краем глаза, увидит еще кто-то, его славе придет конец. Поэтому он молча продолжал работать и размышлять. Кровь, которая текла из указательного пальца, он время от времени вытирал молодыми листьями, пока она, неизвестно отчего, не перестала течь.
Облака медленно поднимались к пикам Монблана. За горизонтом угадывалась Италия.
Все, что нужно было сделать, это выбрать наиболее подходящий день и наиболее подходящее время. Он хотел поискать стеклышки.
Он выбрал день — среду. Время — ближе к вечеру.
Священники разошлись по требам. Дверь в церковь была закрыта, но каждому было известно, что если хочешь войти, достаточно ее толкнуть.
Храпешко толкнул и вошел. Внутри, как это обычно бывает в церкви, было холодно. А там, наверху, у Господа, должно быть, еще холоднее. Мрачно и холодно. Он закрыл за собой тяжелую дверь и зашагал прямо вперед к уже знакомому месту. Сел. Поднял глаза и увидел ту же картину, что видел несколько дней назад. Не хватало тех, же кусочков стекла. Потом Храпешко внимательнее осмотрел церковь. Теперь ему удалось лучше разглядеть мраморные скульптуры Богородицы и Иисуса. Их лица были белыми, а глаза грустными. Он опять посмотрел на отверстие в окне и стал глазами мерить вертикально вниз, ища место, где могли бы быть отвалившиеся кусочки. Он встал и направился туда где, как он думал, были стеклышки. Ничего.
Значит, они снаружи, на улице.
Вдруг перед входной дверью послышались шаги, и Храпешко, сделав несколько прыжков, сумел спрятаться под лестницей, которая вела в верхнюю часть церкви, и оттуда, затаившись, стал наблюдать за происходящим.
Сердце у него сжалось, как у цыпленка.
14
В церковь вошел мастер.
Храпешко мог распознать в человеке мастера с любого расстояния. У него задумчивое выражение лица, плечи расправлены, голова заброшена чуть назад, глаза вместе с носом подняты вверх. Походка у него медленная, движения плавные. В одной руке у мастера всегда какой-нибудь мешок с инструментами, в зависимости от профессии, а другой он широко размахивает при ходьбе. Мастера на простых смертных смотрят с презрением, словно простые смертные не такие же мастера, но в другом ремесле. Когда они работают, пальцы их действуют слаженно. Каждый палец знает, куда направиться и что делать. Есть пальцы главные, есть, которые просто помогают в работе этим главным пальцам, а есть пальцы, которые вообще не нужны. Мастера знают все это и умеют использовать пальцы наилучшим образом. Раньше и в Скопье было много мастеров, целая куча, но все они куда-то поразбежались, как будто там буйствовала чума.
Этот мастер почти не отличался от других, разве что у него были длинные белые волосы, стянутые на затылке в хвост красной лентой. У нею был весьма романтический вид! Храпешко показалось смешным, чтобы мужик завязывал волосы хвостиком, но он сказал себе, что уже много всякого повидал на белом свете, переживет и такое.
Мастер сначала постоял под разбитым окном, посмотрел вверх, потом быстро вышел и вернулся с лестницей. Приставил ее чуть ниже стекла, открыл сумку, вытащил оттуда какие-то инструменты и полез наверх.