Хребет Индиго
Шрифт:
— Черт. Мне жаль, мам.
Она шмыгнула носом и вытерла уголок глаза.
— Он и мой брат тоже. С тех пор, как я вышла замуж за твоего отца. Видеть его таким — это душераздирающее зрелище.
— Я знаю. — Я притянул ее к себе.
— Не принимай свой разум как должное, Гриффин. Или свое сердце. Это твои дары. И они не гарантированы от одного дня до другого. — Она снова шмыгнула носом, затем подняла подбородок. Потому что такой была моя мама. Она шла по жизни с высоко поднятым подбородком. — Твой отец все отрицает. Когда я рассказала ему, что
— Да, похоже, мне тоже он не поверил.
— Когда разум его отца начал ускользать, это было разрушительно. Видеть, как это происходит с его братом… Я думаю, он беспокоится, что следующим может быть он.
Это был и мой страх. Я не был уверен, смогу ли я справиться, если мой отец посмотрит на меня и не вспомнит моего имени.
— Мы не можем оставить это без внимания, — сказал я. — Не только потому, что он может причинить вред себе, но и потому, что он может причинить вред другим.
За прошедшую неделю, с тех пор как я доставил сапоги в участок к Уинн, я много думал о сложившейся ситуации. Скорее всего, Бриггс нашел эти сапоги во время похода. Он всегда был оторван от событий в городе, и даже если бы он услышал о самоубийстве Лили Грин, я сомневался, что он смог бы собрать все воедино.
Я уверен, что он ожидал бы, что она умерла с обувью на ногах. Уинн сказала мне, что они подтвердили, что ботинки принадлежат Лили.
Но та вспышка в пикапе, когда мы спорили о том, какой сейчас месяц, мучила меня каждый день. Бриггс не был жестоким человеком. Но бывали моменты, когда он просто не был Бриггсом.
Мог ли он наткнуться на Лили? Мог ли он найти ее на Хребте Индиго и совершить немыслимое?
Нет. Никогда. Он не стал бы тратить время на то, чтобы снять с нее сапоги. Нет, это должно быть сделала она. Она сама прыгнула.
Лили Грин и Бриггс Иден не имели ничего общего друг с другом.
— Дай папе время. Он примет правильное решение.
— Примет. — Она отстранилась и вылила остатки кофе в раковину, ополоснув ее. — Что ты делаешь сегодня?
— Перевожу скот в лесничество.
— Тогда я пойду. Я просто хотела увидеть твое лицо. В последнее время тебя не видно.
— Я виделся с тобой во вторник.
— На целых пять минут, чтобы занести почту. — Она повернулась и вышла из кухни, остановившись перед тем, как исчезнуть в коридоре перед входной дверью. — Как-нибудь вечером пригласи Уинслоу на ужин.
— Это не совсем вписывается в представление о наших отношениях, мама.
— О, у меня есть довольно хорошее представление о ваших отношениях. Но ты можешь пригласить ее независимо от этого. Твой отец хорошо о ней отзывается, и я хотела бы с ней познакомиться. Я подозреваю, что она будет частью этого общества еще долго после того, как вы двое бросите друг друга. Кови — ее единственная семья, оставшаяся после смерти родителей, и я хотела бы, чтобы она знала, что не только ее дедушка хочет видеть её в Куинси.
— Подожди. — Именно за это мы ее и ценили. Теплое и гостеприимное сердце моей матери. Но моя голова была занята кое-чем другим. — Её родители умерли?
— Уже несколько лет, я думаю. Они погибли в аварии в Бозмене.
Но я только на прошлой неделе видел их фотографию в ее офисе. Я встречал их много лет назад в «У Вилли», когда они приезжали сюда навестить Кови. Как я мог спать с Уинн и не знать, что ее родители были мертвы?
— Я не знал.
— Кови мало говорил об этом. Он мало кому в этом городе сказал, что они умерли.
— Правда? Почему?
— Он потерял сына и невестку. Полагаю, они были очень близки. Мы все по-разному справляемся со своим горем. Я думаю, Кови прошел через период отрицания. Притворяться, что жизнь не изменилась, было его способом справиться с этим. И он проводил много времени в Бозмене с Уинслоу. Однажды он упомянул твоему отцу, что ей было тяжело.
Какого черта? Я ненавидел, что моя мать знала об этом больше, чем я. Почему Уинн не сказала мне? Может быть, она подозревала, что я уже знаю. Тем не менее, ни намека на то, что их уже не было в живых. Она вообще мало говорила о своих родителях, только напомнила мне, что ее отец вырос в Куинси.
Я открыл рот, чтобы расспросить маму об этом подробнее, но в дверь позвонили.
— Я открою. — Она исчезла в коридоре, и когда дверь открылась, я узнал голос Джима.
— Думаю, он просто решил выпить чашку кофе, — сказала мама. — Гриффин?
— Иду. — Я выпил остатки кофе, затем прошел по коридору и вышел за дверь, где меня ждали мои люди.
Захватив свой любимый «Стетсон»[12], я помахал маме на прощание и направился в сарай. Все уже седлали своих лошадей, и пока они беседовали, я направился к стойлу Юпитера.
— Привет, парень. — Я провел рукой по его щеке, позволив ему прижаться ко мне на мгновение, а затем проделал все те действия, которые я проделывал тысячу раз: вычесал его, прежде чем пристегнуть к седлу.
Юпитер был моей лошадью на протяжении последних десяти лет. Он был лучшим из всех, кто у меня когда-либо было. Сильный и уверенный, но с нежным сердцем. В дни, когда мне нужно было очистить голову, он делал это вместе со мной. Мы ехали через долину или в лес, и я сбрасывал напряжения под уверенное покачивание его галопа.
Я вывел его из стойла, снял с крючка на стене свою любимую пару чапов[13], и мы вместе выходили на солнечный свет.
— Готов к долгому дню?
Юпитер ответил, толкнув меня в плечо.
Я усмехнулся, взъерошив черный хохолок волос между его ушами.
— Я тоже.
Как и было обещано, день был долгим. Мы проехали несколько миль, перегоняя скот на летние пастбища на участке гор, который мы арендовали у лесной службы. У животных будет больше травы, чем они смогут съесть, и, находясь там, они помогут снизить риск лесного пожара.