Хромой пес
Шрифт:
У Геленджика рябило в глазах от быстро мелькавших хищных спин. Он начинал понимать, что мир состоит не только из людей и собак, но еще и из кошек.
Всю ночь пес ковылял на своих трех лапах среди пирамид, сложенных из ящиков с фундуком, среди бочек с рыбьим жиром, среди ящиков с табаком. Запах ящиков с табаком взволновал собаку Это был тот самый сорт табака, который курил капитан сейнера. Пес долго принюхивался. Он стоял, вытянув вперед узкую длинную морду, напружинив передние лапы, слегка присев на зажившую заднюю. Геленджик очень исхудал за то время, пока зализывал лапы. Пес не двигался, и его можно было принять за тень. Он так напряженно принюхивался, что уши у него время от времени подрагивали. Табак в ящиках, несомненно, был тот самый,
И мелькнувшая надежда на то, что капитан где-то здесь, сменилась тяжелым собачьим унынием.
Геленджик заковылял дальше У него не было определенной цели, поэтому он не торопился. Пес начинал понимать, что остался один. Еще вчера с ним рядом сидел человек, он кричал какие-то слова, и Геленджик не чувствовал себя одиноким. Одиночество наступило сегодня. Никто больше не принесет даже лепешки. Эту лепешку надо добывать самому. Может, украсть, может, выпросить. Утром одну рыбешку бросили и Геленджику, пес долго обнюхивал ее, но так и не смог преодолеть отвращения. По его мнению, рыба в сыром виде была все-таки несъедобной. Другое дело, если бы кок сварил ее, остудил, вынул кости. Но верный друг Борщ далеко в море, а есть что-то надо.
Геленджик остановился и оглянулся назад. Там плескалось море, там осталось все: и солнце, и нагретое солнцем местечко на палубе, и занятия по чистописанию. Там осталась жизнь, которую Геленджик постепенно уже начинал забывать и которую он все-таки не хотел забыть. Та, старая, жизнь на сейнере мешала собаке начать здесь, в порту, новую, полную опасностей, железных палок, врагов, кошек. Его благородное воспитание, его хорошие манеры, которым он научился на сейнере, мешали ему стать бродячим псом. Геленджик все еще воображал себя образованной, уважаемой собакой, у которой есть свои принципы и идеалы. И все же впереди лежала бродячая жизнь. А начинал ее Геленджик на трех лапах, не умея ни воровать, ни хитрить, ни ловчить, не имея в своем активе ни одной порядочной драки с другими собаками.
Вдруг пес остановился. Запах! Запах той, самой первой кошки. Оказывается, запах этой непрошеной знакомой отличается от запахов, что оставляют после себя другие кошки в порту. Он затрусил по следу и через десять – пятнадцать метров увидел ее. Погрузив свою хищную морду в перья, она медленно тащила большую чайку. Одно крыло чайки все время цеплялось за песок и оставляло на нем легкую извилистую полосу и маленькие перышки.
Кошка заметила Геленджика слишком поздно. Он налетел на нее грудью и больно ударил лапами. Вывернувшись, она царапнула его когтями по носу и отскочила в сторону. А чайка осталась лежать на песке. Пес вгорячах погнался за кошкой, но быстро передумал и вернулся к чайке. Он вовсе не собирался отнимать у кошки птицу, он просто хотел ее проучить, а чайка… Это был хороший сюрприз для собаки, которая с самого утра ничего не ела. Геленджик лег поудобнее и принялся за чайку. Зубы его с жадностью впились и разорвали на две части маленькое тельце птицы. Ветерок подхватил и понес по берегу перышки. Мясо чайки немного припахивало рыбой, но Геленджик на такие мелочи уже не обращал внимания. Он аппетитно хрустел косточками, считая, что совершил свой первый подвиг.
5. Подобно грабителю. Тоска по человеческому голосу. Человеческий хлеб
По ту сторону дороги, там, где кончалась каменная набережная и начинался песчаный берег, чайки часто садились на песок и на большие гладкие камни передохнуть. Маленькие портовые хищники, охотясь за чайками, проводили целые дни среди прибрежных камней. Они умело маскировались и поджидали неосторожных птиц. Геленджик по примеру кошек тоже захотел поохотиться. Но всякий раз, когда он пытался подкрадываться, птицы замечали его еще издали.
Голод заставил собаку стать на путь прямого преступления. Хорошие манеры быстро забывались. Как только какой-нибудь кошке удавалось сцапать чайку, на ее пути, подобно грабителю на большой дороге, вырастал черный тощий пес. И птица, добытая кошкой с таким трудом, становилась его легкой добычей. Он съедал ее тут же, на глазах у кошки, торопясь и проглатывая мясо прямо вместе с перьями.
А потом долго ковылял по берегу, то и дело останавливаясь, пытаясь смахнуть лапой прилипшие щекочущие перышки.
Оставшись один на один с голодом, пес быстро стал забывать все, чему его научили люди. На сейнере он жил по человеческим законам, исповедовал человеческую философию о дружбе. Но оставшись один, среди таких же одиноких кошек и собак, с которыми Геленджик успел хорошо познакомиться на городских пустырях и помойках, он стал исповедовать ту философию, которую ему подсказал его звериный инстинкт.
Собаки, хозяева городских помоек, прогнали чужака обратно в порт. Геленджик не мог с ними драться, потому что чувствовал себя неуверенно на трех лапах. Четвертая лапа уже почти зажила, но пес боялся на нее наступать. А может, больная лапа – это была только отговорка, и он просто трусил? Поджав хвост, Геленджик с позором отступил и грустно заковылял по пыльной дороге в порт. В этот день, пересилив отвращение, он съел первую сырую рыбешку. Она показалась не такой уж противной, как раньше. Геленджик стал есть каждый день рыбу. Теперь он был почти всегда сыт и, казалось, мог наслаждаться свободной жизнью.
Но Геленджик тосковал. Его бессознательно тянуло к людям. Как-то пес дремал под перевернутой лодкой на остывающем песке. Вдруг он проснулся, оттого что услышал песню. Геленджик сразу вспомнил, что ему надо от людей. Ему надо было, чтобы они с ним разговаривали. Пес выполз из-под лодки и по остывшему песку медленно побрел на голоса. Была уже ночь. Где-то далеко-далеко горел костер, пахло дымом, слышалась песня, тягучая и грустная. Костер горел ярко, и люди вокруг него сидели, раскачиваясь в медленном песенном ритме. Подкравшись совсем близко, пес лег и неслышно пополз к людям. Ему хотелось, чтобы они повернулись и сказали ему что-нибудь. Борщ всегда с ним разговаривал. Потрепав собаку за уши, он рассказывал о своей девушке, которая ждет его на берегу, о том, какие красивые он ей слова скажет, когда вернется. С Геленджиком на сейнере все любили разговаривать: он был незаменимым собеседником, потому что умел слушать.
Пес стосковался по разговору. Он лежал на песке совсем близко от людей и слушал, как они поют песню. Ветер отнес в сторону дым, и Геленджик неожиданно услышал совсем рядом запах хлеба. Он судорожно глотнул и дернулся в ту сторону. Хлеб лежал немножко в стороне от костра. Зубы Геленджика легко проткнули тряпицу и вошли в мякоть. В следующую минуту, не скрываясь, во весь рост пес мчался от костра большими волчьими прыжками. Люди что-то кричали, но их крики удалялись все дальше и дальше. Геленджик остановился только тогда, когда почувствовал себя в полной безопасности. Он пришел к людям, чтобы услышать, как они разговаривают, и украл у них хлеб. Как это произошло, пес не понимал. Это было свыше его понимания. Последняя ниточка, связывавшая его с людьми, оборвалась. Он обидел людей, поступил с ними не по-дружески, и они ему этого не простят. Отныне он должен прятаться от людей.
Но это были последние угрызения совести. И они не долго мучали собаку. Разорвав тряпку, Геленджик насытился человеческой пищей и почувствовал себя счастливым.
6. Птицы улетают в Африку. Профессиональный вор. Пузатый корабль с домиком
Небо с каждым днем становилось все выше и прохладнее. По утрам длинноногие аисты в своих гнездах-корзинках, задрав головы кверху, все тревожней стучали клювами. Они готовились лететь в Африку. Вместе с холодными северными ветрами прилетели первые стаи диких уток и перепелов. Перелетев через море, они, обессиленные, опускались на берег и впадали в сонное состояние. Даже увидев кошку, они не могли быстро взмахнуть крыльями и взлететь. Кошки душили их, как цыплят.