Хромой пес
Шрифт:
Геленджик не отставал от кошек. Он, словно обезумевший, носился по берегу, сшибая лапами и хватая зубами диких уток и маленькие серенькие комочки перепелов. Лапа наконец у него зажила совсем. Но кости срослись неправильно, и он хромал. Портовые рыбаки и портовые грузчики прозвали его Хромым псом. Украв сверток с хлебом у рыбаков, Геленджик быстро становился профессиональным вором. Он научился скрываться от людей. Часами выслеживал рыбаков и, когда они отлучались из своей хижины, чтобы отнести весла к морю, прокрадывался в хижину. Найдя по запаху то, что ему нужно, хватал и скрывался. Его стали бояться и пробовали убить, но хромой
В середине зимы выпал первый снег и на другой день растаял. В конце зимы он выпал еще раз и еще быстрее растаял. Зимы настоящей здесь не было. Природа выделяла немного снега и для этого теплого края, чтобы напомнить людям, что лето сменилось осенью, а осень – зимой, что скоро снова будет весна. Это был календарь природы.
У Геленджика имелся свой календарь. Когда он впервые лег спать на голодный желудок, он понял, что пришла зима. Рыбаки не выходили в море, и красть у них стало труднее. А как только фелюги первый раз вышли в море и тощие кошки, с которых шерсть летела клочьями, получили по первой рыбешке в честь благополучного возвращения, как только Геленджик после нескольких месяцев голодной жизни первый раз досыта наелся, он понял, что пришла весна. Пес жил теперь только по тому календарю, который диктовал ему желудок. И зима ему не нравилась не потому, что зимой было холоднее, чем летом, а потому, что зимой было голодно.
В середине лета неожиданно разразился шторм. Рыбаки несколько дней не выходили в море. Кошки вплавь добирались до стоящих в заливе судов, забирались на них по якорным цепям и пытались найти на палубах еду. Геленджик бродил у самой воды, надеясь, что море ему выбросит на берег что-нибудь. Некогда умные черные глаза глядели теперь зло и затравленно…
Убедившись, что здесь ничего съедобного он не найдет, пес неторопливо затрусил в порт. И вот, когда он пробегал открытое место по каменной стенке, с моря, как вздох, прилетел голос:
– Геленджик!
Пес испуганно вздрогнул и остановился. Он озирался по сторонам, соображая, кто же это мог его позвать.
– Геленджик! Геленджик! Геленджик!
Звали с моря. Далекое воспоминание встряхнуло собаку. Это был голос единственного человека на свете, это был голос Борща. Пес повернулся лицом к морю и увидел недалеко от берега пузатый корабль с домиком посередине. А около домика стояли два человека и махали руками. Геленджик заметался из стороны в сторону. Он подбегал к самому краю стенки, жалобно взвизгивал и отскакивал назад, не решаясь прыгнуть в воду. В ушах у него звенело радостное: «Геленджик! Геленджик! Геленджик!» Люди на корабле перестали махать руками. Они спустили шлюпку и поплыли к берегу. И когда эта шлюпка подплыла совсем близко и пес увидел своих друзей, он все вспомнил, залаял и, не раздумывая больше, прыгнул в воду и поплыл навстречу.
Все были здесь: и Машинное масло, и Табак, и Борщ. За время разлуки они ничуть не изменились. От кока пахло вкусным борщом, от моториста – машинным маслом, от капитана – табаком. Пес стал кидаться то к одному, то к другому, жадно принюхивался к ним, чтобы лишний раз убедиться, что это не какие-нибудь чужие люди.
– Я говорил, я говорил, – повторял Борщ, – что мы можем его здесь встретить.
– Нет, ты смотри, бродяга, сколько времени прошло, а он нас узнал, – удивился Машинное масло. – Уроки чистописания небось забыл, ты, дефективный!
Борщ потрепал за холку своего друга:
– Видишь, старик, вот мы с тобой и встретились, Куда же ты тогда делся? Жаль, что ты не умеешь говорить. Ну, ладно, нет худа без добра. И шторм иногда бывает хорош. А?.. Как ты считаешь?
Геленджик просто обезумел от радости. Его мокрый хвост выделывал кренделя. А сам он весь извивался от переполнявших его собачью душу чувств.
7. Суматоха на сейнере. Встреча с глупым пуделем. Кусок мяса. Покушение
На сейнере поднялась веселая суматоха. Геленджик, высоко подпрыгивая, носился по кораблю. Иногда он останавливался и начинал принюхиваться. Медленно, откуда-то издалека к нему возвращалось его прошлое. Он быстро вспомнил людей, теперь он вспоминал себя.
И вдруг пес встретился нос к носу с другой собакой, с глупым мордастым пуделем. Он был до смешного кудрявый и стоял, приветливо склонив голову набок и высунув язык. Скитаясь по порту, прячась от рыбаков и портовых рабочих, Геленджик привык принимать решения мгновенно. Не задумываясь, не издав ни единого звука, он ринулся на пуделя и подмял его под себя. Тот испуганным визгливым комочком кинулся в ноги к капитану. Геленджик с налитыми кровью глазами ринулся за пуделем, но вынужден был остановиться, потому что дорогу ему преградили ноги в высоких сапогах. Этих ног оказалось так много, что они образовали целый забор. Глупый пудель прятался где-то позади этого забора. Он жался к ногам капитана и скулил.
– Да ты, брат, совсем одичал здесь, – грустно сказал Борщ.
Машинное масло присел на корточки:
– Ты что ведешь себя таким постыдным образом? За границей, что ли, научился?
– С кем поведешься, от того и наберешься, – капитан тоже присел на корточки. – Посмотрите, какие у него красные глаза. Может, он бешеный?
– Бывали такие случаи, – задумчиво проговорил Машинное масло, – когда собаки от тоски сходили с ума. – Он попробовал погладить Геленджика, тот доверчиво вильнул хвостом. – Так вроде нормальная собака, а как он кинулся. Ты что же это, собачья твоя душа, так кинулся? Вот мы займемся с тобой чистописанием, сразу станешь образованным. Дай лапу. Ну?.. Лапку…
Пес встревоженно озирался, не понимая, чего от него хотят. Все, что он умел, прочно забылось.
– Что ты к нему привязался? – вмешался Борщ. – Сначала надо накормить, а потом спрашивать. Пойдем, Геленджик, пойдем. – Пес послушно пошел за ним. – Ну, рассказывай, как ты тут жил? – шутливо обратился к нему кок, наливая в миску ароматный суп. – Натерпелся небось. Вот и нога у тебя хромая. – Борщ взял его за ногу, и в ту же секунду Геленджик резко обернулся, готовый вцепиться в руку. Кок успел спрятать ее за спину. – Ты что – сдурел? Нервный какой. Я же к тебе по-старому, по-дружески, а ты кусаться.
В голосе кока звучала такая неподдельная обида, что даже Геленджик это почувствовал и, поняв, что сделал оплошность, виновато завилял хвостом и даже перестал есть.
Кок замолчал. У него пропала всякая охота разговаривать с собакой, которая его только что едва не укусилa. Он сердился на Геленджика помимо своей воли.
Сытный обед разморил собаку, и Геленджик, спрягавшись за бухту каната, задремал.
Мимо ходили люди, и каждый раз пес вздрагивал, приподнимая голову, собираясь бежать, но, вспомнив что-то, снова ложился.