Хроника Аравии

Белогорский Евгений Александрович

— Арабы обманывают тебя, стратег. Все их слова ложь, за которой скрывается острое железо, жаждущее твоей крови и крови твоих солдат.

— С чего ты это взял, Агафирс? Что заставляет тебя сомневаться в словах старейшин хатрогов? — изумился Эвмен.

— То, что среди арабов на пиру не было сына Ростана Ильдуза. Хатроги говорят, что он ранен и потому не смог прийти, но я, то знаю, что это ложь. Все мои воины видели, как он бежал с поля боя, но никто не видел его раненым. Значит, арабы врали, опасаясь, что на пиру ты сможешь пленить сына погибшего вождя, и некому будет вести их на месть.

— Это все?

— Нет, стратег. У меня большое подозрение вызывают данные нам арабами заложники. Да, они одеты в богатое платье, их оружие богато украшено и носят они золотые браслеты, но ведут они себя как простые воины, не знатные заложники. Поверь мне, в этом я хорошо разбираюсь — заверил Эвмена скиф и кардиец не стал с ним спорить.

— Я услышал тебя, Агафирс и думаю, что в самое ближайшее время я смогу узнать правду.

Прошло два дня после заключения договора с хатрогами и македонцы начали покидать берега Мертвого моря. Первыми в Иерусалим двинулись гоплиты вместе со скифской конницей. Затем в путь отправились катафракты с легкой пехотой и только потом, отправился сам Эвмен вместе со своей свитой и заложниками арабами.

В македонском лагере, который, по словам стратега должен был стать основой будущего поселения, остался небольшой отряд пельтеков и два десятка скифов. Специально выделенные Ильдузом люди, днем и ночью внимательно наблюдали за гарнизоном лагеря. Каждый вечер они докладывали обо всем увиденном ими вождю хатрогов и совету старейшин, которые совершенно не подозревали, что их тайные планы известны Эвмену.

Отойдя от лагеря на два дневных перехода, стратег приказал пытать заложников и его действия дали результат. К огромному удивлению Эвмена, часть заложников оказались действительно высокого происхождения. Однако то, что они рассказали, лишившись нескольких пальцев на руках и на ногах, было в высшей степени интересным. Оказалось, что на третью ночь после ухода македонцев, арабы собирались напасть на лагерь и, перебив спящих солдат, предать его огню вместе с битумными приисками. После этого, свершив свою мести, вождь хатрогов намеривался напасть на самого Эвмена и отбив заложников, откочевать вглубь пустыни, где их никто никогда недостанет.

Хатрогоны ничего этого не знали и на третью ночь, в час рассвета, когда глаза у часовых сами слипаются помимо их воли, арабы вновь испытать свою удачу. Убедившись при помощи лазутчиков, что коварных канатов на воротах нет, хатроги двинулись в атаку. В считанные минуты они достигли частокола и, смяв часовых на воротах, ворвались в лагерь.

С громкими криками они принялись крушить палатки солдат и шатры командиров, но к огромному их изумлению там никого не оказалось. Не оказалось в лагере и скифов, хотя засевшие у холмов наблюдатели не заметили, как они покинули лагерь.

Впрочем, пельтеки быстро нашлись. Весь гарнизон лагеря находился за поставленными в квадрат телегами, и при появлении кочевников принялся метать в них копья.

Подобное открытие сильно озадачило хатрогов. У части сынов пустыни, конечно, были собой луки, и они тут же принялись пускать в македонцев стрелы, однако большинство арабов было вооружено копьями и мечами. Достать ими стоящими по ту сторону телег врагов было не так-то просто, да и лучниками они были довольно посредственными.

Потеряв около полтора десятка человек, хатроги отступили и выместили всю злобу на солдатских палатках начав жечь их. Яркое зарево огня быстро натолкнуло кочевников на мысль, как без особых потерь уничтожить укрывшегося за телегами врага, непрерывно подававшего звуковые сигналы при помощи боевых труб.

Подобное поведение противника несколько озадачило Ильдуза. На что мог рассчитывать противник, попавший в неожиданную для себя ловушку? Только на милость судьбы и вождя хатрогов.

— Громче! Трубите громче! Пусть ваши боги проснуться, и придут вам на помощь! — выкрикнул Ильдуз и громкий хохот хатрогов поддержал молодого вождя.

Обмотав промасленными тряпками деревяшки факелов, арабы уже были готовы поджечь их и забросать ими телеги пельтеков. Дело приобретало скверный оборот, но в этот момент из-за частокола взревели боевые трубы македонцев и в лагерных воротах возникли косматые скифы. Миг и на арабов обрушился рой стрел, которые бил куда точнее, чем стрелы детей пустыни.

Много горя принесли они хатрогам, прежде чем те, побросав факелы, сумели развернуться и двинулись на скифов. Численное превосходство было на стороне арабов, и они не сомневались в исходе этого сражения. Пусть даже ценой жизни десятка другого своих воинов, они бы заставили косматых чужаков скрестить с ними мечи и напоить их кровью скифов.

До врага оставалось совсем чуть-чуть, когда степняки неожиданно разомкнули свои ряды и навстречу хатрогам устремились катафракты. Совершив марш бросок, они успели прийти на помощь осажденным солдатам.

С громкими победными криками обрушились они на бедуинов, которые сами оказались в смертельной ловушке. Оказавшись в замкнутом пространстве, они стали легкой добычей, для одетых в тяжелый доспех кавалеристов. Врезавшись в нестройную толпу испуганных кочевников, катафракты принялись безжалостно истреблять их своими тяжелыми копьями.

Бежать они не могли, их кони не были способны перепрыгнуть через высокий лагерный частокол, и хатрогам не оставалось ничего другого, как постараться как можно дороже продать свои жизни.

Если прибавить к этому копья пельтеков летевших в арабов из-за повозок и стрелы скифов, расположившихся по бокам от ворот, то сражение в лагере можно было назвать бойней. Редкие счастливцы смогли перебраться через частокол, оставив врагам своего коня. Все остальные воины племени хатрогонов полегли на поле боя, вместе со своим молодым вождем.

Но не все вино горя было выпито в этот день кочевниками. Пока катафракты бились в лагере, скифские воины во главе с Агафирсом обрушились на становище арабов, расположившихся вблизи с приисками. С радостными криками встретили обитатели шатров скифов, по ошибке приняв их за своих воинов вернувшихся с победою домой. Но очень быстро разобрались в своей ошибке и дружно бросились врассыпную от клинков скифов.

Когда солнце взошло на небосводе, все было кончено. На это раз заключать договор о вечном мире и дружбе было некому и не с кем. Головы коварных старейшин хатрогов, младшего сына Ростана Гази и прочих знатных арабов долгое время украшали колья лагерного частокола на всем его протяжении. Всех кого пощадили копья и мечи воинов Агафирса, были проданы в рабство. От храброго и смелого племени хатрогонов осталось два десятка семей, бывших на дальних становищах.

В страхе и ужасе бежали они от берегов Мертвого моря, проклиная македонцев, их царя и стратега. Долгие годы они пугали своих малых детей именем человека, сумевшего кровью и железом навести умиротворение в этой части Ойкумены.