Хроника царствования Карла IX
Шрифт:
— А все-таки слышите вы меня впервые. Скажите, вы способны полюбить преданной любовью женщину, которая полюбила бы вас?..
— Уже одно сознание, что вы тут, рядом...
— Вы никогда меня не видали, значит, любить меня не можете. Почем вы знаете, красива я или уродлива?
— Я убежден, что вы обольстительны.
Мержи успел завладеть рукой незнакомки, незнакомка вырвала руку и поднесла к маске, как бы собираясь снять ее.
— А что, если бы вы сейчас увидели пятидесятилетнюю
— Этого не может быть.
— В пятьдесят лет еще влюбляются.
Она вздохнула, молодой человек вздрогнул.
— Стройность вашего стана, ваша ручка, которую вы напрасно пытаетесь у меня отнять, — все это доказывает, что вы молоды.
Эти слова он произнес скорее любезным, чем уверенным тоном.
— Увы!
Бернаром начало овладевать беспокойство.
— Вам, мужчинам, любви недостаточно. Вам еще нужна красота.
Она снова вздохнула.
— Умоляю вас, позвольте мне снять маску...
— Нет, нет!
Она быстрым движением оттолкнула его.
— Вспомните, что вы мне обещали.
После этого она заговорила приветливее:
— Мне приятно видеть вас у моих ног, а если б я оказалась немолодой и некрасивой... по крайней мере, на ваш взгляд... быть может, вы бы меня покинули.
— Покажите мне хотя бы вашу ручку.
Она сняла надушенную перчатку и протянула ему белоснежную ручку.
— Узнаю эту руку! — воскликнул он. — Другой столь же красивой руки во всем Париже не сыщешь.
— Вот как? Чья же это рука?
— Одной... одной графини.
— Какой графини?
— Графини де Тюржи.
— А!.. Знаю, о ком вы говорите. Да, у Тюржи красивые руки, но этим она обязана миндальному притиранью, которое для нее изготовляют. А у меня руки мягче, и я этим горжусь.
Все это было сказано до того естественным тоном, что в сердце Бернара, как будто бы узнавшего голос прелестной графини, закралось сомнение, и он уже готов был сознаться самому себе в своей ошибке.
«Целых две вместо одной... — подумал он. — Решительно, мне ворожат добрые феи».
Мержи поискал на красивой руке графини отпечаток перстня, который он заметил у Тюржи, но не обнаружил на этих округлых, изящных пальцах ни единой вдавлинки, ни единой, хотя бы едва заметной полоски.
— Тюржи! — со смехом воскликнула незнакомка. — Итак, вы приняли меня за Тюржи? Покорно вас благодарю! Слава богу, я, кажется, чуточку лучше ее.
— По чести, графиня — самая красивая женщина из всех, каких я когда-либо видел.
— Вы что же, влюблены в нее? — живо спросила незнакомка.
— Может быть. Но только умоляю вас, снимите маску, покажите мне женщину красивее Тюржи.
— Когда я удостоверюсь, что вы меня любите... только тогда вы увидите мое лицо.
—
— У меня красивая рука. Вообразите, что у меня такое же красивое лицо.
— Теперь я знаю наверное, что вы прелестны: вы забыли изменить голос и выдали себя. Я его узнал, ручаюсь головой.
— И это голос Тюржи? — смеясь, спросила она с сильным испанским акцентом.
— Ну конечно!
— Ошибаетесь, ошибаетесь, сеньор Бернардо. Меня зовут донья Мария... донья Мария де... Потом я вам назову свою фамилию. Я из Барселоны. Мой отец держит меня в большой строгости, но теперь он путешествует, и я пользуюсь его отсутствием, чтобы развлечься и посмотреть парижский двор. Что касается Тюржи, то я прошу вас не говорить со мной больше о ней. Я не могу спокойно слышать ее имя. Она хуже всех придворных дам. Кстати, вам известно, как именно она овдовела?
— Я что-то слышал.
— Ну так расскажите... Что вы слышали?..
— Будто бы она застала мужа в ту минуту, когда он изливал свой пламень камеристке, и, схватив кинжал, нанесла супругу довольно сильный удар. Через месяц бедняга скончался.
— Ее поступок вам представляется... ужасным?
— Признаться, я ее оправдываю. Говорят, она любила мужа, а ревность вызывает во мне уважение.
— Вы думаете, что я — Тюржи, вот почему вы так рассуждаете, однако я убеждена, что в глубине души вы относитесь к ней с презрением.
В голосе ее слышались грусть и печаль, но это был не голос Тюржи. Бернар не знал, что подумать.
— Как же так? — сказал он. — Вы, испанка, не уважаете чувство ревности?
— Не будем больше об этом говорить. Что это за черная лента у вас на шее?
— Ладанка.
— Я считала вас протестантом.
— Да, я протестант. Но ладанку дала мне одна дама, и я ношу ее в память о ней.
— Послушайте: если вы хотите мне понравиться, то не думайте ни о каких дамах. Я хочу заменить вам всех дам. Кто дал вам ладанку? Та же самая Тюржи?
— Честное слово, нет.
— Лжете.
— Значит, вы госпожа де Тюржи!
— Вы себя выдали, сеньор Бернардо!
— Каким образом?
— При встрече с Тюржи я ее спрошу, как она могла решиться на такое кощунство — вручить святыню еретику.
Мержи терялся все более и более.
— Я хочу эту ладанку. Дайте ее мне.
— Нет, я не могу ее отдать.
— А я хочу ладанку. Вы посмеете отказать мне?
— Я обещал ее вернуть.
— А что такое обещания! Обещание, данное фальшивой женщине, ни к чему не обязывает. Помимо всего прочего, берегитесь: почем знать, может, вы носите опасный талисман, может, он нашептан! Говорят, Тюржи — злая колдунья.