Хроника парохода «Гюго»
Шрифт:
Не знаю, сколько бы я так еще стоял, ощущая под ногами мерные подъемы палубы, если бы гудок вдруг не оборвался и эхо его не отлетело в сторону. И тогда я услышал Сашку. Он что-то кричал снизу, из подшкиперской, но я не разбирал его слов, не мог разобрать, потому что только теперь, боясь как бы прекрасное видение не исчезло, запрыгал, замахал остервенело шапкой. И вдруг вельбот, висевший на талях, пошел вниз, а сам «137-й» вроде бы стал приближаться, увеличиваясь в размерах.
Шальная, дикая радость распирала меня, я не знал, что с нею делать. Озирался вокруг, ища кого-нибудь, кому можно отдать хотя бы половину ее. И тогда-то понял, что стою на палубе один.
Брезент, тот, что мы укрепили на люке подшкиперской, яростно сопротивлялся. Я рвал его, ломая ногти. Мне нужно было сорвать его весь, целиком, отбросить в сторону, как отлетело только что за горизонт эхо гудка. И когда свет, идущий сквозь низкие еще по-штормовому облака, упал в люк, я увидел Маторина. Он терпеливо ждал, пока я совсем не освобожу люк от брезента, а потом, задрав бледное, измученное лицо, выругался.
— Что же ты меня бросил!.. — Сашка держался рукой за трап, и нога его с привьюченной шиной была нелепо отставлена в сторону. Потом сказал: — Небось за нами за обоими приехали.
И, черт меня побери, я снова заплакал. От стыда, от ненависти к себе, от бессилия вернуть все, что было, от невозможности начать по-иному бег с койки из жестких тросов навстречу гудку.
— Прости! Прости, пожалуйста... Там вельбот спускают. Надо бы штормтрап достать. Как они поднимутся? Американцы это.
— Ну вот и лезь сюда, — сказал Сашка. — Будем доставать. Тихо сказал, но твердо. Как командир.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Перед рассветом темнота будто сгустилась; пошел снег, он сек по лицу, мешал смотреть, и Полетаев подумал, что правильно поступил, попросив новых спасателей — пароходы «Комсомол» и «Охотск» — отложить заводку буксира до утра.
Оба судна появились под вечер, почти одновременно, оба подолгу мигали сигнальными фонарями, справляясь о положении на бедствующем «Гюго», и с нескрываемой тревогой принялись пережидать ночь.
Танкер — тот, что спасал первым и порвал все буксиры, — тоже держался поблизости, готовый, как было условлено, прийти на выручку в самом крайнем случае, и теперь обломок оказался в тесном треугольнике мерцающих сквозь снег белых, красных и зеленых огней.
Капитаны подошедших судов договорились между собой, что буксировать начнет «Комсомол» — он был с грузом, глубже сидел в воде, и его меньше сносило ветром, а значит, ему будет легче маневрировать, подавая буксирный трос. Сообщили об этом Полетаеву, он поблагодарил в ответ и тоже стал ждать и готовиться к утру, хлопотному и, кто знает, удачливому ли по результатам. Хорошо, хоть заметно спадало волнение.
Спать не хотелось. Полетаев стоял за трубой, где меньше продувал ветер, а потом сделал несколько шагов в сторону и обнаружил, что метель как будто начала редеть. Ему показалось, что и неуклюжие фигуры вахтенных в полушубках, и тонкая фигура Реута (старпом был в шинели) виделись отчетливее, и это тоже обрадовало, словно бы светлое время могло наступить раньше положенного. Хотел взглянуть на часы, но вдруг услышал громкий доклад сигнальщика:
— Справа тридцать огни судна!
— Не судна, а двух. — Это уже был голос Реута.
Тьма плотно заливала стекла бинокля. Полетаев несколько раз провел им в том направлении, где должен был находиться горизонт, пока в окуляры не влетел искрящийся, как ночная звезда, огонек, а потом поодаль другой.
«Ну и глазастый у нас старпом, — подумал Полетаев, не опуская бинокля. — И суда обнаружил, и сигнальщику укор». Но это подумалось механически, скорее от неожиданности, тотчас привычно потянулись мысленные вопросы и ответы, доводы и сопоставления: кто, что, зачем, почему?
— Непохоже, чтобы кто-то шел своим курсом, а, Вадим Осипович? — позвал Полетаев. — Был бы тогда один, правда?
— Думаю, да.
— А может, «Каталина» вчерашняя позвала? Не зря ведь прилетала.
— Возможно.
— В общем-то пора союзникам поинтересоваться, что происходит в зоне действия их военного флота... — Полетаев помолчал и снова обратился к старпому: — Узнайте, нет ли подробностей у радистов.
Реут возвратился на мостик быстро, но не подошел, и Полетаев понял, что он не хочет говорить при всех.
В штурманской старпом молча протянул листок. Там было написано:
«УОБР, ПОЛЕТАЕВУ. ДАЛЬНЕЙШИЕ ИНСТРУКЦИИ БУДУТ ДАНЫ НА МЕСТЕ. ПРИМИТЕ К ИСПОЛНЕНИЮ».
— Из пароходства, — сказал Реут. — Только что передали.
— Хм, на месте... Здесь, выходит? Тогда что же, инструкции везут те неизвестные, что показали огни? А вдруг не они? Вот ребус!
— Кто бы ни был, — сказал старпом, — мне кажется, имеются в виду американцы. Они и станут буксировать.
— М-м... Похоже, что так.
— Ясно же написано: «Примите к исполнению». Что нам от своих принимать? Буксир? Мы бы его и без радиограммы приняли. Представляю, как взовьется Терещенко! Придется лихому моряку курить бросать...
— Терещенко? — не понял Полетаев. — Какой Терещенко?
— Капитан «Комсомола». Он, говорят, всегда от досады на месяц бросает курить. Казнит себя. Вроде гол ему судьба в ворота забила. Ждет, поди, не дождется утра, все приготовил, а тут...
— Да, — согласился Полетаев. — Досадно. Спешили, волновались за нас. Но и американцев, видно, заело! Сломался пароход их постройки, да еще спасать не они будут. Не иначе, настояли перед пароходством. Это, — он помахал листком радиограммы, — приказ!
— Приказ, а все равно обидно. Как с нашей второй половиной... Кто знает, существует ли она...
Старпом говорил, опустив голову, словно бы для себя, ко слова его, тон — вовсе не задумчивый, а настойчиво вопросительный — обидели Полетаева. Реут явно давал понять, что по-прежнему считает себя правым в том своем предложении — идти на шлюпке снимать матросов с отломившейся передней части.
Полетаева даже удивило, что строгий, собранный Реут, до сих пор ни словом, ни намеком не напомнивший о сделанной им в судовом журнале «особой» записи, вдруг не вытерпел, вернулся к неприятному для них обоих инциденту. Но тут же пришла другая мысль — что напомнить о своем несогласии с действиями капитана Реут мог только сейчас, именно сейчас, пока еще все неясно, потому что когда буксировка наладится и, бог даст, найдется другой обломок, многое из случившегося между ними не будет иметь значения. А Реут хотел подольше оставаться правым. И если с носовой частью, унесенной ветром неизвестно куда, дело кончится плохо, он останется прав до конца.