Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Штеттин! — доложил Хохлов.
Преображенский посмотрел вниз. Город был незатемнен. По аэродрому скользили узкие лучи прожекторов, освещая длинную посадочную полосу: шли, по-видимому, ночные полеты.
— Может, сядем? — улыбнулся Преображенский. — Для нас тут и световое «Т» выложили. Ишь какие гостеприимные.
— Принимают нас за своих, — сказал Хохлов. — Прямо руки чешутся: вот бы долбануть!
— Да, хороша цель, — согласился командир.
Самолет нырнул в непроглядную мглу; город остался позади. Хохлов в который раз принялся производить расчеты на случай, если придется бомбить Берлин вслепую. По облачность неожиданно пропала. Засияли звезды. Блестела при лунном свете автострада Штеттин — Берлин. Минут через десять впереди по курсу показались пятна света.
— Подходим к Берлину! — с волнением произнес штурман.
— И здесь нас явно не ждали, — кивнул полковник на незатемненный город. — Что ж, тем лучше. Прикинуть поточнее, Петр Ильич!
Он толкнул рукоятку штурвала вперед — бомбардировщик послушно пошел на снижение.
Под крыльями самолетов проплывали освещенные улицы, ровные прямоугольники кварталов Берлина. Самонадеянность фашистов была видна во всем.
— Ах, сволочи, обнаглели дальше некуда. Ну, подождите, всыплем!
— Цель через пять минут, — тяжело дыша, сообщил Хохлов.
— Кротенко, передавай, приготовиться к работе! — приказал Преображенский радисту.
А россыпи огней все ближе и ближе. Видна узкая лента Шпрее. Внизу блеснуло озеро. За ним должен появиться химический завод. Штурман доложил об этом командиру.
— Не торопись, — ответил Преображенский. — Посмотрим еще.
Преображенский чувствовал, как сильными толчками бьется сердце; руки вцепились в штурвал. Взгляд устремлен на циферблаты приборов. Как долго ждал он этого мгновения и все-таки дождался — фашистская столица под крыльями его самолета. А внизу все тихо, спокойно: не видно прожекторов, молчат зенитки.
— Ну раз дошли до Берлина по воздуху, то по земле и морю тем паче дойдем! — крикнул командир.
Неожиданно прямо по курсу возникло громадное черное пятно. Преображенский инстинктивно потянул штурвал на себя. И вовремя. Под бомбардировщиком проскользнул аэростат заграждения. Значит, ниже спускаться нельзя: над городом висят аэростаты.
— Подходим к центру, — доложил Хохлов.
Штурман напряженно всматривался в огни на земле.
— Цель под нами! — наконец произнес он. — Боевой курс!..
— Кротенко, передавай: начать работу! — приказал Преображенский радисту. И, не выдержав, крикнул: — Давай, Петр Ильич, пусть лопают!..
Его охватил боевой азарт. Там, внизу, — рейхстаг, там — Гитлер. Сейчас фашисты узнают, что такое война. Они думали, что могут спокойно спать, пока горят чужие села и города. Нет, не выйдет: что посеешь, то и пожнешь!
Хохлов с яростью нажал на кнопку сбрасывателя. Нажал с такой силой, какая совсем при этом не требовалась. Три мощные бомбы устремились вниз. Самолет, освободившись от тяжелой ноши, вздрогнул, как бы подпрыгнул.
— Ну как, пошли? — спросил Преображенский.
— Пошли! — ответил штурман. Сердце его ликует, прыгает от радости: «Это вам за Москву, за Ленинград!»
Через несколько секунд Кротенко заметил внизу три желтовато-красных взрыва. Тут же сообщил о попадании:
— Есть! В центре!
Отблески все новых и новых взрывов вспыхивали повсюду. Это бомбили военные объекты питомцы командира, его боевые друзья. Гигантским пламенем охвачено бензохранилище. Грозным фейерверком взлетел на воздух склад боеприпасов. Горят вокзалы. Огненные столбы взметнулись над промышленными районами Шпандау и Лихтенберг. И сразу огни исчезли. Берлин погрузился во тьму, зловеще притаился.
— Хорошо! Хорошо! — кричит Преображенский, а у самого горло пересыхает от волнения. Смертоносный груз сброшен на врага.
Сотни прожекторных лучей взметнулись вверх и начали полосовать небо. Как только на земле взорвались первые бомбы, ударили зенитные пушки, крупнокалиберные пулеметы. Сначала стрельба велась беспорядочно, но о каждой секундой огонь становился организованнее. Вспышки орудийных выстрелов отчетливо просматривались с самолетов. В небе забушевал ураган стальных осколков.
Преображенский решил уйти выше и развернул машину на обратный курс.
— Передавай, Кротенко, на аэродром: «Мое место — Берлин! Работу выполнил. Возвращаюсь», — приказал полковник.
Кольцо огненных разрывов вокруг советских машин все сжималось. Идя на высоте шесть с половиной тысяч метров, они почти полчаса выполняли противозенитные маневры. Самолеты вздрагивали, резко кренясь от взрывных волн, и то меняли направление полета и высоту, то шли на приглушенных моторах.
Опасность быть сбитыми над вражеской территорией увеличилась. В воздухе появились ночные истребители фашистов. Они пытались перехватить бомбардировщики. Но те, ловко уклонясь от встречи, проскочили сквозь гитлеровский заслон невредимыми.
Беспокоился командир сейчас о горючем. Однако тревога оказалась напрасной. Бензина для возвращения оставалось достаточно, все пока соответствовало расчетам, сделанным на земле.
Зенитный огонь прекратился внезапно, так же как и начался. Еще несколько минут — и бомбардировщики, обойдя стороной прибрежные аэродромы, вырвались на просторы Балтики. Наконец можно снизиться. Люди сняли кислородные маски, с наслаждением дышали полной грудью.
Теперь, когда нервное напряжение спало, Преображенский поудобнее уселся в кресле, слегка разжал пальцы рук, расслабил онемевшее тело.
— Ну, Петр Ильич, точно ли ты послал гостинец фюреру? — улыбнулся он. — Утром в газетах Гитлер объявит тебе «благодарность».
Хохлов в изнеможении откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Так бы и лежал без движения, не думая ни о чем. Но через минуту снова склонился над картой, стал уточнять маршрут полета. Такова уж обязанность штурмана — ежеминутно определять место самолета в воздухе…
Светало. Справа осталась занятая гитлеровцами Лиепая. Самолеты плотным строем шли все дальше на восток, к своему аэродрому.