Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Труба вашим зенитчикам! — сказал Преображенский.
— Я к ним! — прокричал Копнов и выскочил из спасительной ямы.
— Куда?! Назад! Назад! — пытался остановить его Преображенский, но начальник политотдела по лесу бежал вперед. Копнов, часто бывавший у зенитчиков, хотел выяснить положение своих подопечных и по возможности помочь им.
Налет немецкой авиации продолжался более получаса, Но Преображенскому он показался целой вечностью. Такого огромного количества бомб еще не падало на Кагул. Возвратившись на КП, он увидел хмурого Жаворонкова, стряхивающего землю с кителя. Одна из бомб взорвалась рядом, и силой взрыва разворотило накат бревен.
— Звереют фашисты, — выдохнул генерал. — Как бы не нащупали стоянки ваших бомбардировщиков.
Стали поступать доклады. Оказалось, сгорела всего-навсего одна «чайка», повреждены два орудия у зенитчиков, несколько человек убито и ранено.
— Целехоньки наши самолетики, целехоньки! — радовался генерал. Озадачило его лишь сообщение о множестве воронок на взлетной полосе, заделывать которые уже вышел весь обслуживающий персонал.
К вечеру взлетная полоса была готова, и Жаворонков дал команду на вылет. Морскую авиагруппу на Берлин повел Преображенский, а армейскую Щелкунов. Немецкие самолеты не появлялись, должно быть уверенные в том, что их массированным ударом выведены из строя многие советские ДБ-3.
Как обычно, в ночь налета на Берлин никто на аэродромах не спал. Механики, техники, оружейники собирались группками и вполголоса, словно боясь нарушить тишину летней ночи, говорили об улетевших товарищах. Взгляды невольно обращались на юго-запад, в темную синь неба, куда улетели бомбардировщики. Мысленно они были с летчиками, страстно желая им поскорее нанести бомбовый удар по фашистской столице и вернуться невредимыми. На полковой кухне кок поддерживал в топке огонь. На горячей плите у него стоял крепко заваренный чай, который любят летчики.
Жаворонков бодрствовал в штабной землянке. Перед ним на столе лежала развернутая карта Балтийского моря. Генерал встревоженно смотрел на толстую красную линию, которая брала начало почти в центре острова Сарема, затем шла к шведскому острову Готланд, там она делала резкий поворот на юг, пересекала все Балтийское море и крупной стрелкой упиралась в черный кружочек с надписью: «Берлин».
Генерал взглянул на часы и перечеркнул красную линию синим карандашом на траверзе острова Борнхольм. Здесь сейчас должны находиться группы Преображенского и Щелкунова.
В штабную землянку вошел Оганезов. По озабоченному лицу военкома полка Жаворонков понял: что-то случилось.
— Ожидается туман на аэродромах, товарищ генерал…
«Этого только не хватало! — подумал Жаворонков. — Мало того что беспрестанно бомбит вражеская авиация, так еще новый враг».
— О чем думали наши синоптики? Почему не предупредили? — вспыхнул генерал. — Да за такое дело…
— Синоптики не виноваты, — сказал Оганезов. — Туман характерен лишь для местных островных условий. Он может появиться в отдельных местах.
Жаворонков позвонил в Асте. Там признаков тумана не наблюдалось. Приказал запросить посты ВНОС, откуда последовало сообщение, что туман появился лишь на полянах и в лощинах. Значит, следует ожидать его и на аэродромах.
Жаворонков дал приказание быть готовым к приему ДБ-3 на аэродромы в условиях плохой видимости и одновременно позвонил в Таллин и Палдиски, чтобы там в случае необходимости смогли принять дальние бомбардировщики.
К утру Кагул и Асте стал заволакивать редкий туман. Жаворонков не уходил с аэродрома, внимательно наблюдая за взлетной полосой. К счастью, туман не сгущался. Рваными белесыми облачками он медленно плыл на восток, образуя лишь возле леса густую молочно-серую стенку. Взлетная полоса просматривалась, а с восходом солнца ее черная лента будет еще яснее. Садиться в таких условиях можно. Такая же примерно картина, по докладу дежурного, наблюдалась и в Асте.
— Посадка возможна, — решил Жаворонков. — Передайте на самолеты: на аэродромах редкий туман, будьте особо внимательны, — приказал он оперативному дежурному.
Первым благополучно приземлился Преображенский. За ним пошли на посадку еще четыре ДБ-3. Шестой бомбардировщик начал было заход, но вдруг снова взмыл ввысь и пошел по кругу, не решаясь садиться. За ним закружил и седьмой ДБ-3.
— Передайте по радио, пусть идут в Палдиски или Таллин, — приказал Жаворонков оперативному дежурному.
После приема команды один из дальних бомбардировщиков тут же взял курс на северо-запад и быстро скрылся за лесом, а второй упрямо заходил на посадку, и всякий раз неудачно.
— Видно, бензин у него на исходе, — предположил Оганезов, с тревогой наблюдая за бомбардировщиком, кружащим над аэродромом. В следующее мгновение Оганезов закрыл глаза: ДБ-3, потеряв скорость, рухнул на землю у опушки леса. Раздался грохот, бомбардировщик вспыхнул свечой. «Фашистские стервятники не смогли сбить, так тут сами…» — с болью подумал Оганезов.
Следующие два ДБ-3, видя горящий самолет своего погибшего товарища, взяли курс на северо-запад. Остальные дальние бомбардировщики все же сели на свой аэродром.
В Асте дело обстояло лучше: все самолеты армейской авиагруппы приземлились благополучно.
Посылая ДБ-3 на Берлин, Жаворонков тщательно анализировал предыдущие налеты. Каждый летчик по возвращении в Кагул докладывал ему о своих наблюдениях, и теперь у него сложилась полная картина о наличии средств зенитного и авиационного прикрытия столицы фашистской Германии. Вот в сейчас, склонившись в штабной землянке над картой, Жаворонков искал оптимальные варианты для седьмого налета на Берлин. Требовалось более точно бомбить военные и промышленные объекты, и в то же время из-за плотности зенитного огня нельзя летчикам выходить на прицельное бомбометание. Безопасной в создавшихся условиях являлась высота 6000 метров.
От работы генерала отвлек вошедший радист.
— Вам телеграмма, товарищ генерал.
Жаворонков прочитал телеграмму. В ней нарком Военно-Морского Флота требовал применять для бомбардировки Берлина 1000-килограммовые бомбы.
Действительно, по своей конструкции ДБ-3 мог нести на внешней подвеске бомбу весом в 1000 килограммов, если на нем стояли новые моторы и подъем производился с взлетной полосы с твердым покрытием. А моторы на самолетах Преображенского и Щелкунова давно уже выработали все положенные по нормам ресурсы, и поднимались они с грунтовой взлетной полосы, явно недостаточной по длине. Поэтому летчики брали на внешнюю подвеску лишь 250- и 500-килограммовые фугасные авиационные бомбы, а остальные 100-килограммовые фугасные и зажигательные бомбы подвешивались в бомболюки.