Хроника времен Карла IX
Шрифт:
— О, не вздумай это сделать!
— Как-то вечером я сидела у очага, углубившись в натирание бальзамом шпаги, чтобы вылечить одного молодого человека, которому она нанесла две ужасные раны в голову. За своей работой я задремала. Вдруг лакей от больного стучится в дверь ко мне; говорит, что барин его испытывает смертельные муки, что в ту минуту, как он оставил его, тот находился словно на горящем костре. А знаете, что случилось? Я недоглядела, как шпага у меня соскользнула и лезвие ее в то время лежало на угольях. Я ее сейчас же взяла оттуда и сказала лакею, что к его приходу хозяин будет чувствовать себя совсем хорошо.
Она закончила перевязывание шпаги и с видом удовольствия сказала:
— Вот теперь хорошо! Сударыня, я уверена в его выздоровлении, и с этой минуты вы можете заняться последней церемонией.
Она бросила на огонь несколько щепоток душистого порошка, произнося непонятные слова и беспрерывно делая крестные знамения. Тогда дама дрожащей рукой взяла восковое изображение и, держа его над жаровней, произнесла взволнованным голосом следующие слова:
— Как этот воск топится и плавится от огня этой жаровни, так, о Бернар Мержи, пусть сердце твое топится и плавится от любви ко мне!
— Хорошо! Теперь вот вам зеленая свеча, вылитая в полночь по правилам науки. Завтра зажгите ее на алтаре Девы Марии.
— Я исполню это. Но, несмотря на твои обещания, я в страшном беспокойстве. Вчера мне приснилось, что он умер.
— На каком боку вы спали: на правом или на левом?
— А на… на каком боку видишь вещие сны?
— Вы мне сначала скажите, на каком боку вы спите. Вижу, вы сами себя хотите обмануть, создать себе иллюзию.
— Я сплю всегда на правом боку.
— Успокойтесь, сон ваш сулит только счастье.
— Дай Бог!.. Но он представился мне бледным-бледным, окровавленным, закутанным в саван…
При этих словах она обернулась к Мержи, стоявшему в одном из входов в беседку. От неожиданности она так пронзительно закричала, что сам Мержи поразился. Нарочно или нечаянно старуха опрокинула жаровню, и сейчас же блестящий огонь поднялся до верхушек лип и на несколько мгновений ослепил Мержи. Обе женщины тотчас исчезли через другой выход беседки. Как только Мержи смог разглядеть проход в кустарнике, он бросился за ними вдогонку; но с первого же шага он чуть не свалился, так как какой-то предмет запутался у него в ногах; он узнал шпагу, которой был обязан своим выздоровлением. Некоторое время у него ушло на то, чтобы убрать ее из-под ног и найти дорогу; но в ту минуту, когда он добрался до прямой и широкой аллеи и думал, что теперь уже ничего не может помешать ему догнать беглянок, он услышал, как калитка на улицу захлопнулась. Они находились вне опасности.
Слегка досадуя, что выпустил из рук такую прекрасную добычу, он ощупью дошел до своей комнаты и бросился на кровать. Все мрачные мысли исчезли у него из головы, все угрызения совести, если они у него были, все беспокойство, какое могло внушать ему его положение, улетучились, как по мановению волшебного жезла. Он думал только о том, какое счастье любить прекраснейшую женщину в Париже и быть любимым ею, потому что у него не было сомнений, что дама в вуали была госпожой де Тюржи. Он заснул вскоре после
Через несколько минут вошла старуха с бульоном. Сегодня, против обыкновения, у нее на поясе висели крупные четки. Кожа у нее была тщательно вымыта и походила уже не на бронзу, а на закопченный пергамент. Она шла медленными шагами, опустив глаза, как человек, который опасается, как бы вид земных предметов не нарушил его религиозного созерцания.
Мержи решил, что для того, чтобы наиболее достойно проявить качество, рекомендованное ему таинственной запиской, ему следует прежде всего хорошенько узнать, о чем он должен хранить молчание. Взяв бульон у старухи и не дав ей времени дойти обратно до дверей, он промолвил:
— А вы мне и не сказали, что вас зовут Камиллой!
— Камиллой? Меня зовут Мартой, сударь… Мартой Мишлен, — ответила старуха, представляясь крайне удивленной подобным вопросом.
— Пусть так! Людям вы говорите, что вас зовут Мартой, но духам вы известны под именем Камиллы.
— Духам!.. Господи Боже! Что вы хотите сказать? — И она осенила себя широким крестом.
— Ну, полно передо мной притворяться! Я никому не буду говорить, и все это останется между нами. Кто та дама, которая так интересуется моим здоровьем?
— Дама, которая…
— Ну, полно, не повторяйте моих слов, а скажите откровенно. Честное слово благородного человека, я вас не выдам.
— Но, право же, добрый барин, я не знаю, что вы этим хотите сказать.
Мержи не мог удержаться от смеха, видя, как она делает удивленный вид и прикладывает руку к сердцу. Он достал золотую лиру из кошелька, висевшего у его изголовья, и подал старухе.
— Возьмите, добрейшая Камилла. Вы так обо мне заботитесь и так старательно натираете шпаги бальзамом из скорпионов, и все это для восстановления моего здоровья, что, по правде сказать, я давно должен был бы сделать вам какой-нибудь подарок.
— Увы, барин, ну, право же, право же, я не понимаю, что вы говорите.
— Черт бы вас драл, Марта или Камилла, не сердите меня и отвечайте! Для какой дамы устраивали вы этой ночью всю эту прекрасную ворожбу?
— Ах, Боже милостивый, он начинает сердиться! Неужели он будет бредить?
Мержи, выведенный из терпения, схватил подушку и запустил ею в голову старухе. Та покорно положила ее обратно на постель, подобрала упавшую на землю золотую монету, и вошедший в эту минуту капитан избавил ее от опасений, что сейчас начнется допрос, который мог кончиться для нее довольно неприятно.
XIII. Клевета
К. Henry IV. Thou dost belie him, Percy, thou dost belie him.
Генрих IV. Клевещешь, Перси, на него, клевещешь!
Жорж в то же утро отправился к адмиралу, чтобы поговорить о брате. В двух словах он рассказал ему, в чем дело.
Слушая его, адмирал грыз зубочистку, которая была у него во рту, что всегда служило признаком нетерпения.