Хроника жестокости
Шрифт:
Что если сунуть записку под дверь, когда Ятабэ-сан будет идти мимо? Правда, он проходил по коридору по пути в цех чуть раньше Кэндзи, но все равно надо как-то попробовать. Сложив несколько раз записку, я пристроила ее под матрас. Отчего-то разволновалась и захотела проверить, что лежит в картонной коробке, стоявшей в шкафу. Поначалу я ее ужасно боялась, но, поняв, что Кэндзи в общем-то не страшный, перестала и даже забыла о ее существовании.
Коробка по размеру была примерно такой, в каких продают мандарины. Сбросив с нее засаленные свитера и рубашки Кэндзи, от которых несло потом, я вытащила коробку на свет божий,
Так вот кто такая Миттян! Куда же она делась? Я пошарила в шкафу – вдруг там еще ее вещи, но больше ничего не было. Открыла учебник – одна хирагана [12] . Все-таки только второй класс. В уголках страниц – смешные рожицы, решенные примеры. Как мне захотелось в школу, учиться, ходить из дома на занятия, как раньше! Я почувствовала, что сейчас заплачу. У меня все в душе переворачивалось – неужели я тоже исчезну с лица земли, как владелица этого ранца? Теперь я была твердо уверена: настоящей Миттян уже нет, Кэндзи ее убил.
12
Слоговая азбука, с которой дети начинают учить письменный язык, постепенно переходя к иероглифам.
Мне снова стало страшно. Я быстро задвинула коробку обратно в шкаф и тут вспомнила про вопросы в тетрадке. Зачем я их написала?! Как теперь быть?! Кэндзи взбесится, если их увидит, не посмотрит, что я ребенок. Нужен ластик. Ранец! Надо взять из пенала! И тут машины в цеху остановились. Я второпях выключила электрообогреватель, щелкнула рычажком на щитке и прыгнула на кровать. И тут же услышала, как поворачивается ключ в замке.
– Миттян! Обед!
Кэндзи больше не говорил: «Я тебе покушать принес». Это только поначалу с котенком нянчатся, умиляются, потому что он забавный, милый, а потом, когда привыкают, перестают с ним возиться и сюсюкать. Теперь передо мной был самый обыкновенный парень, таких много шатается по улицам с недовольным видом, резкий, грубый, слова уже не выбирает.
– Ух, намучался я сегодня! Вот козел!
Кэндзи был раздражен до крайности. Похоже, у них там, в цеху, что-то случилось. Что же делать?! Такое с ним временами бывало, но в тот день, глядя на его сердитые плечи и ловя остекленевший взгляд его глаз, я особенно остро ощущала исходившую от него угрозу. Я притихла и взяла из рук Кэндзи поднос с едой – липкий от жира тяхан и бурого цвета суп, в котором плавали колечки лука-порея. Кэндзи мрачно молчал, и я принялась вслух считать ярко-розовые рыбные палочки, которые повар напихал в тяхан:
– Раз, два…
– Что-то у нас жарко.
Кэндзи бросил взгляд на обогреватель. Стоило его коснуться – и все бы раскрылось. Он был горячий, ведь я только-только его выключила. Я сидела чуть живая, но Кэндзи не пришло в голову проверить. Он снял свою робу, под которой оказалась белая поддевка с нечистым воротничком.
Ничего не говоря, Кэндзи схватил плошку одной рукой и стал всасывать в себя суп. Я сидела на кровати у стола, обхватив руками коленки, – Кэндзи не предложил присоединиться к трапезе – и кончиками пальцев тихонько проталкивала тетрадку
Я посмотрела на руки Кэндзи. Грубые некрасивые, они неутомимо орудовали ложкой, заталкивая в рот тяхан. На ладони я заметила кровоточащую царапину. Что он там делал у себя на работе? У него все руки были в свежих порезах и ранах. Как он убивал Миттян? Душил этими самыми руками? Или поджег? Я вспомнила, как он собирался спалить цех, написал об этом в дневнике, и сразу от страха пересохло во рту.
– С ума сойти! – Кэндзи стукнул ложкой по крашеному столу. – Хозяин прям как взбесился: «Ты слишком много света жжешь!» Я ему: «Ничего я не жгу», – а он: «Ты идиот, Кэндзи!» И дальше: «Надо тебе врезать как следует – может, поумнеешь немного. В следующий раз биту принесу, сил моих больше нет с тобой возиться». Миттян! Ты тут в темноте сидишь, пока меня нет? Электричество не включаешь? Ну летом – другое дело.
Вся в холодном поту я согласно затрясла головой. Кэндзи получил нагоняй от хозяина из-за меня, потому что я жгу свет. Я сидела на кровати, боясь рот открыть. А Кэндзи, перейдя на свой хоккайдский говорок, никак не мог остановиться:
– Идиот да идиот. Только и может, что обзываться. А вот что бы он стал делать, кабы узнал, что мы с Миттян вместе пишем дневник?
Кэндзи рассмеялся и отшвырнул ложку. Я схватила ее и стала запихивать в себя оставшийся в плошке тяхан. Есть хотелось страшно, ведь завтрака не было.
Уже потом, после освобождения, я узнала, что Кэндзи завтракал в цеху. Вместе с Ятабэ-сан. Жена хозяина каждый день приносила им еду из дома. Ничего особенного: булочки, молоко, вареные яйца. Кэндзи все съедал один, мне ничего. Бывало, что и от обеда доносил до комнаты только половину, другую половину съедал внизу. Когда я узнала об этом, мне стало так противно… Сначала я мучилась от страха, оказавшись в руках похитителя, а потом, когда страх утих, – от голода и скуки.
Тогда-то, впервые за время моего сидения под замком, и возник критический момент. Вдруг раздался стук в дверь. Громкий – бум! бум! Рот у меня сам открылся от удивления, на стол выпали несколько рисинок пересушенного тяхана.
– Да! – Кэндзи притиснул меня к кровати и зажал рот. В дверь продолжали стучать, будто не слышали ответа. Кто это может быть? Полиция? Сердце запрыгало в груди от радости. Кэндзи торопливо отворил дверь и выскользнул за порог. Нет, на полицию не похоже. Это Ятабэ-сан. Повернувшись к двери, я громко закричала:
– Ятабэ-сан! Помогите!
Дверь тут же захлопнулась. Не иначе Кэндзи решил, что Ятабэ-сан понял: здесь кто-то есть. Что было дальше? А ничего. Дрожащий от ярости Кэндзи влетел в комнату и врезал мне по голове. Кулаком. Я шлепнулась на пол. Закричала уже потом, когда прошел первый шок. Я стала закрывать голову руками, но он еще несколько раз ударил меня кулаком, приговаривая:
– Молчи! Молчи!
– Прости. Я больше не буду, – заливаясь слезами, умоляла я.
Кэндзи сделал резкий вдох и выдохнул. Плечи его поднялись и опустились.
– Правда не будешь? Не будешь орать?
– Не буду. Ни за что.
Почему Ятабэ-сан не услышал моего крика? Кэндзи, похоже, заметил недоумение у меня на лице и впервые зло рассмеялся:
– Старик глухой. Ничего не слышит.
Итак, Ятабэ-сан, на кого я молилась как на бога, как на единственную надежду, о ком думала днем и ночью, – глухой. Бог мою просьбу о спасении не услышал.