Хроники боевых ангелов. Часть 2.

Лавров Владимир

– Да, было бы здорово, - неожиданно согласился Динко.

На крыльце послышался шум.

– Что же вы за лентяи такие?
– закричал с крыльца дядька Мизуроану, - Нормальные дети должны либо работать, либо бегать по улице и других лупить!

– Мы дома строим! Чем плохо дома строить?
– обиделся Варг.

– Были бы вы моими детьми, я бы вас выпорол, чтобы не сидели!

Дядька Мизуроану, наш сосед через пять домов на шестой, отстраивал нам большую комнату и ремонтировал крышу. Мама наняла его на выменянное в городе серебро. Работал он хорошо, но уж слишком близко к сердцу принимал наше воспитание. Каждый раз он ругал нас за то, что мы играем в слишком малоподвижные игры, или что мы слишком

слабо боремся, когда мы начинали возиться. Несколько раз, глядя на то, как мы играем в войнушку, он не выдерживал и спускался с крыши, чтобы показать нам, как дерутся по-настоящему. Заканчивалось это, как правило, обильными синяками и сильными ушибами (у нас, разумеется). Но кое-чему мы научились, например, быстро убегать, когда он спускался с крыши. Похоже, сейчас был именно такой случай.

На крыльцо вышла мама:

– Линара, крыша и комната закончены. Если хочешь, можешь сегодня спать одна в большой комнате, или мы все можем спать в большой.

Айсфинг задумалась.

– Нет, первые дни, наверное, лучше всем вместе.

– Да что она у вас за княгиня, ради одной пигалицы два лишних светильника жечь?
– возмутился сосед.

– Княгиня, - спокойно ответила мама.

Дядька Мизуроану получил деньги за день и ушёл, недовольно ворча о том, что никакого толка не получится от таких детей, которых с детства балуют и не порют. А мы побежали в дом - смотреть на то, что получилось. Дядька, каков бы он ни был ворчун, поработал на славу - восстановил и крышу, и дверь, и печку, и даже кое-какие украшения сделал. Меня больше всего порадовала печка - до сих пор мы грели маленькую комнатку зимой небольшим очагом, и толку от него было очень мало.

Мама воспользовалась случаем и запрягла нас всех выносить строительный мусор. Мы устроили из этого неплохое развлечение.

Уже начинало холодать, но занятия в школе ещё не начались - все были заняты переработкой урожая. Только поэтому у нас и было время поиграть, в другое время нас обязательно чем-нибудь бы заняли. Но время шло, дни становились все холоднее и короче, и вскоре настал день открытия школы...

***

По случаю первого дня школы мама одела Айсфинг курточку покрасивее и повязала большой красный бант. Было понятно, что малышня постарается задразнить Айсфинг за то, то такая большая девочка сидит в первом классе, но Айсфинг сказала, что переживёт. Лично я боялся другого, что её начнут бить все. Просто для того, чтобы проверить на прочность. Есть у нас в школе такая традиция... Всю дорогу от дома до школы я внушал Айсфинг держаться у меня за спиной. Та даже не подумала прислушаться к моим словам.

Прямо у ворот школы у Айсфинг вырвали сумку со школьными принадлежностями. Постарался один из мальчишек на год старше меня. Он кинул сумку своим дружкам, и они принялись играть ею, как мячиком, перекидывая друг другу ногами. Я уже набрал воздуха в грудь, чтобы завопить: "Гады - идиоты, наших бьют!", но тут случилось непредвиденное. Айсфинг прошествовала прямо в центр банды, подошла к самому вредному парнишке и сказала: "Не обижай меня, пожалуйста". А потом улыбнулась. При этом она ничуть не обращала внимания на сумку, которая летала у нее за спиной. Как она так может? Я бы бегал за сумкой, вопил и пытался вырвать.

После самого вредного парня Айсфинг прошла к следующему мерзавцу, к тому, у которого как раз была сумка, и повторила представление. А потом присела и подняла сумку.

Она очень рисковала - банда этих придурков иногда специально ждёт момента, когда кто-нибудь присядет или нагнётся, чтобы пнуть его под зад и посмеяться над тем, как он будет катиться по земле. Здесь же произошло нечто невероятно - все придурки отвесили рты и смотрели на Айсфинг, как бараны на нового козла - предводителя стада. Потом один из них углядел своего давнего врага, и вся банда погналась

за новой жертвой.

– Что это было?
– спросил Динко, который наблюдал сцену вместе со мной.

– Сам не знаю. Думал, придётся насмерть биться.

В этот момент нас позвали на уроки, и мы расстались. Айсфинг пошла в младший класс, а мы в свой четвёртый.

Удивительное дело, но Айсфинг не били. Она вела себя необычно, всегда вежливо, всегда с улыбкой, но обид не терпела и требовала извинений. Поначалу ей в ответ вместо извинений кричали оскорбления. Потом перестали. Её почему-то уважали даже самые последние беспредельщики. Но и подруг у неё не было, на переменах и после школы княжна, как правило, находилась рядом со мной.

Через полгода Айсфинг перевели в наш класс. Писать по-нашему она научилась, а в остальных знаниях она нас превосходила. Из-за математики её вообще чуть не выгнали из школы, так как она пыталась учить учителя. В нашем мире цифры записывались буквами, только сверху проводилась черта - это говорило о том, то это цифра, а не буква. Числа до 30 обозначались буквами алфавита, числа до 200 - как некоторое число раз по двадцать плюс или минус число до двадцати. При меньшем числе буква, которую следовало вычитать, писалась слева от буквы, обозначающей двадцатку, а при большем - справа. Для числа 200 был специальный символ, но числа больше 200 у нас почти никто не использовал. Складывать такие числа было непросто, а умножать умели только старшеклассники, хотя умножению учили со второго класса.

Айсфинг же писала цифры от 1 до 12 специальными символами, а потом добавляла разряд. Складывать и умножать такие цифры было очень просто, мало того, она ещё умела и делить! Делить у нас умел только учитель и кое-кто из отличников - выпускников школы. В то время, как мы путались в десятках, она легко перемножала тысячи. Айсфинг и меня научила своей системе счета. Это было непривычно, но действительно удобно.

Айсфинг попыталась научить своей системе учителя и добилась только того, что её высекли. Обычно все ученики с удовольствием ходят смотреть на экзекуцию, у нас считается шиком орать во время порки художественно и изобретательно. Существуют тонкие знатоки этого дела. Тех, кто вопит особо проникновенно и трогательно, потом несколько дней уважают всей школой. Учителя это прекрасно знают и тем, кто вопит ещё до удара, добавляют жару.

Но здесь всё представление сорвалось. Айсфинг не проронила ни звука и даже не заплакала. "Тебе что, трудно было поплакать?" - обиженно выговаривали ей ценители после школы. Айсфинг ответила в том духе, что ценить надо то искусство, которое приносит радость, а не боль.

– Ну ты и дура, Линара. При таком поведении у тебя никогда друзей не будет. Как по-твоему, почему большинство песен, которые люди любят петь, печальные?
– сказала Ирхарен из седьмого, признанная королева школы.

Айсфинг потом долго удивлённо хлопала глазами. Я ее попытался утешить, сказал, что согласен с ней, но это, кажется, мало помогло. Две недели после выговора от Ирхарен никто из девочек с Айсфинг даже не здоровался.

Закончилось всё тем, что мы с Айсфинг считали всё по-своему на черновике, а учителю показывали готовый результат. Глядя на то, как мы бездельничаем, пока остальные упорно считают двадцатки, учитель шипел и обещал высечь нас обоих, за моральное разложение класса.

Через неделю после порки Айсфинг заявила, что ей необходимо поговорить с управляющим хозяйством нашего помещика.

– А с великим князем не хочешь поболтать? Управляющий - он, считай, второй человек у нас после господина. А в некотором смысле даже первый. Все мужики его боятся, если ему не понравится, как поклонишься, или не успеешь вовремя шапку снять - он тут же на порку отправляет, да такую, что потом взрослые встать не могут. И ты с ним собралась говорить?