Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме
Шрифт:
Дети Хаммад-аль-Накира были религиозны. Лишь вера в то, что все их испытания насланы Господом, позволяла выносить зной, пустыню и дикость собратьев. Лишь непоколебимая уверенность, что Господь когда-нибудь смилостивится и вернет им законное место среди народов, поддерживала борьбу за жизнь. Но религия их имперских предков была рассчитана на оседлый народ, крестьян и городских жителей. Церковная иерархия не шла в ногу со светской. По мере того как сменялись поколения, но Господь не проявлял милости, простонародье все сильнее отдалялось
То лето было самым жарким после последовавших за Падением. Осень не обещала облегчения. Оазисы пересыхали, и порядок, который обеспечивали власти, постепенно ускользал из рук Короны и священнослужителей. Хаос нарастал, отчаявшиеся люди все чаще нападали друг на друга, а молодые священники спорили со старшими относительно религиозного значения засухи. Бесплодные холмы и дюны захлестывала волна народного гнева. В каждой тени таилось недовольство.
Земля вслушивалась в шепот нового ветра. И один старик услышал некий звук. То, как он поступил в ответ, прокляло его и одновременно сделало святым.
Для имама Ридии аль-Ассада лучшие дни остались в далеком прошлом. После пятидесяти с лишним лет служения Господу он почти ослеп, и теперь о нем должны были заботиться другие слуги Господни. Однако ему дали меч и поставили охранять склон холма. У него никогда не было ни сил, ни желания, чтобы владеть оружием. Если бы явился кто-то из клана эль-хабиб, желая украсть воду из источников и водохранилищ Аль-Габы, он ничего не смог бы сделать, и лишь плохое зрение оправдало бы его перед начальниками.
Старик был истинно верующим. Он считал себя братом всем людям во всем Краю Мира и верил, что выпавшим ему счастьем следует делиться с теми, кого Господь призвал вести за собой.
В храме Аль-Габы имелась вода. В Эль-Аквиле ее не было ни капли. Старик не понимал, почему его начальники готовы обнажить сталь во имя подобной несправедливости.
Эль-Аквила лежала по левую руку от него, на расстоянии мили. Убогое селение являлось центром жизни клана эль-хабиб. Позади аль-Ассада возвышался храм и монастырь, где он жил. В монастыре доживали остаток дней священнослужители из западной пустыни.
Звук доносился откуда-то снизу, из-под каменистого склона, который ему было поручено охранять. Аль-Ассад заковылял вперед, намного больше доверяя собственным ушам, чем почти ослепшим от катаракты глазам. Звук напоминал бормотание умирающего на дыбе человека.
В тени каменной глыбы он нашел лежащего мальчика.
На вопросы «Кто ты?» и «Тебе нужна помощь?» ответа не последовало. Старик присел и скорее ощутил, чем увидел, что перед ним жертва пустыни. Он вздрогнул, нащупав потрескавшуюся, покрытую струпьями, обожженную солнцем кожу.
– Ребенок, – пробормотал он. – И не из Эль-Аквилы.
Жизнь почти оставила юношу. Солнце выжгло большую часть его сил, иссушив душу так же, как и тело.
– Идем, сын мой. Вставай. Тебе теперь ничто не угрожает. Ты пришел в Аль-Габу.
Юноша не отвечал. Аль-Ассад попытался поставить его на ноги – мальчик никак ему не помогал, но и не сопротивлялся. Имам не мог ничего с ним поделать. В мальчике уже не осталось желания жить, и он лишь бессвязно бормотал странные слова: «Я шел с ангелом Господним. Я видел стены рая». Потом он впал в полное беспамятство, и аль-Ассад так и не смог снова привести его в чувство.
Старик проделал долгий и болезненный путь в монастырь, останавливаясь через каждые пятьдесят ярдов, чтобы обратиться к Господу с просьбой пощадить его жизнь, пока он не сообщит о находке настоятелю. Сердце его вновь билось с перебоями, и он понял, что недолог тот час, когда смерть примет его в объятия.
Аль-Ассад больше не боялся Темной Госпожи – на самом деле он даже ждал облегчения от страданий, которое принесет ему смерть. Но он просил о снисхождении, чтобы ему позволили совершить последний праведный поступок. Господь возложил на него и на храм определенные обязательства, приведя жертву пустыни к нему и на земли храма.
Смерть услышала его и остановила свою руку, возможно предвидя позднее куда более богатый урожай. Настоятель сперва ему не поверил и обругал за то, что он оставил пост.
– Это все проделки эль-хабибов. Сейчас они наверняка крадут нашу воду. – Аль-Ассаду все же удалось убедить настоятеля, хотя радости тому это нисколько не добавило. – Чего нам только не хватало, так это лишних ртов.
– «Имели вы хлеб, но не накормили брата вашего? Имели вы воду, но не напоили брата вашего? Тогда говорю я вам…»
– Избавь меня от цитат, брат Ридия. О нем позаботятся. – Настоятель покачал головой, предвкушая тот день, когда Темная Госпожа наконец заберет аль-Ассада. Старик со своими благими намерениями становился чересчур обременителен. – Смотри, его уже несут.
Братья опустили носилки перед настоятелем, который взглянул на измученного мальчишку, с трудом скрывая отвращение.
– Это Мика, сын торговца солью аль-Рами, – удивленно проговорил он.
– Но прошел месяц с тех пор, как эль-хабибы нашли их караван! – возразил один брат. – Никто не в состоянии столь долго выжить в пустыне!
– Он говорил, будто о нем заботился ангел, – сказал аль-Ассад. – Он говорил, что видел стены рая.
Настоятель хмуро посмотрел на него.
– Старик прав, – подтвердил другой брат. – Пока мы шли, он заговорил. Будто он видел золотые знамена на башнях рая. Он сказал, что ангел показал ему весь мир и что Господь велел ему снова привести избранных к истине.
По лицу настоятеля пробежала тень. Подобные разговоры внушали тревогу.
– Может, он и вправду видел ангела? – предположил кто-то.