Хроники Кадуола
Шрифт:
«Вот, понимаешь, нос задрали!» — пробормотал Максен и быстро уехал, задрав нос.
Оказавшись в пансионе Клаттоков, Глоуэн тут же поднялся на второй этаж, прошел по восточной галерее, открыл дверь своей квартиры и остановился, как вкопанный.
Все изменилось. Старую добротную мебель заменили какие-то легковесные угловатые изделия из металлических трубок и стекла. На стенах висели намалеванные кричащими цветами картины, изображавшие самые поразительные сюжеты. Вместо деревянного пола с несколькими удобными старыми коврами под ногами расстилался сплошной жесткий ковер
Глоуэн медленно сделал шаг вперед, оборачиваясь то направо, то налево. Шард сошел с ума? Завернув в гостиную, он обнаружил в ней пышнотелую молодую особу, стоявшую перед высоким зеркалом и поправлявшую прическу — она явно готовилась к клановой трапезе. Глядя на отражение в зеркале, Глоуэн узнал Друзиллу, супругу Арлеса и помощницу Флоресте.
Друзилла тоже увидела Глоуэна в зеркале и повернула голову с беспечным любопытством — будто неожиданное появление постороннего мужчины было для нее не внове и не служило причиной для особого беспокойства. Когда она узнала Глоуэна, на ее лице появилось выражение некоторого замешательства, которое, впрочем, сразу исчезло: «Глоуэн? Что ты тут делаешь?»
«Я как раз хотел задать этот вопрос тебе».
«Почему я должна отвечать на какие-либо вопросы?» — надулась Друзилла.
Глоуэн терпеливо ответил: «Потому что это моя квартира. Я тут живу с моим отцом. А теперь на полу какой-то жуткий желтый ковер, в воздухе пахнет канализацией, а в гостиной стоишь ты. Не могу себе представить, чем это объясняется».
Друзилла расхохоталась — густым булькающим контральто: «Все очень просто. Цвет ковра называется «сногсшибательный ромашковый», это модно. Запах? Подумаешь! Гортон запачкал пеленки. А я — это и вправду я, во всей красе, других таких нет. Насколько я понимаю, ты еще ничего не слышал?»
Холод пробежал по спине Глоуэна: «Я только что прилетел».
«А, ну тогда все ясно, — Друзилла сделала торжественно-скорбное лицо. — Шард вылетел в патруль несколько месяцев тому назад и не вернулся. Совершенно очевидно, что он погиб. Я понимаю, что для тебя это большой удар. Ты в порядке?»
«Да, я в порядке».
«Так или иначе, квартира освободилась, и мы въехали! А теперь тебе придется меня извинить. Отдыхай, если хочешь, но мне пора идти на ужин, а то мне опять устроят выговор».
«Я тоже ухожу».
«Ой, я уже опаздываю! — заторопилась Друзилла. — Арлес разозлится, а злить Арлеса ни в коем случае нельзя, ты же понимаешь».
Глоуэн спустился в вестибюль вслед за Друзиллой и там остановился, облокотившись на балюстраду. Невозможно! Невозможно, чтобы его отец, спокойный и мудрый отец, лежал где-то мертвый, раскинув руки и ноги, глядя в небо ничего не видящими глазами! Колени не держали Глоуэна, он опустился на скамью. Все его размышления, все его планы на будущее не позволяли предположить что-либо подобное. Даже вся эта история с квартирой противоречила всякой логике — Арлес и Друзилла не могли занимать ее ни в каких обстоятельствах!
Если его отец был действительно мертв, о квартире можно было забыть, она не имела значения. Глоуэн почувствовал чье-то приближение и поднял глаза: на него надвигалась фигура Спанчетты. Спанчетта остановилась, подбоченившись одной рукой, а другой поигрывая кисточкой своего лилового пояса. Как всегда, она была одета самым поразительным образом — сегодня вечером особый эффект создавали три высоких белых пера, колыхавшихся над грудой ее кудряшек.
«Друзилла упомянула, что ты приехал, — сказала Спанчетта. — Похоже на то, что она уже сообщила тебе плохие новости».
«По поводу Шарда? Это точно известно?»
Спанчетта кивнула: «Он пролетал рядом с горой Махадион во время грозы, и в автолет ударила молния. По меньшей мере так предполагают. Друзилла тебе больше ничего не сказала?»
«Только то, что она и Арлес въехали в мою квартиру. Им придется выехать, и немедленно».
«Не придется. К сожалению для тебя, Арлес и Друзилла произвели на свет сына, Гортона, до наступления даты объявления твоего окончательного статуса, благодаря чему получили старшинство. Твой показатель статуса равен 21; ты не можешь претендовать на постоянное место в управлении и на квартиру в пансионе. Теперь ты временный наемный работник и, по сути дела, вообще не должен находиться в пансионе Клаттоков».
Не находя слов, Глоуэн в изумлении уставился на Спанчетту. Та сделала маленький торжествующе-грациозный шажок в сторону и добавила: «Пожалуй, сейчас не время говорить о таких вещах, но твое происхождение всегда было сомнительным, так что жаловаться тебе не на что».
Сквозь мрачную путаницу мыслей Глоуэна проникло ироническое воспоминание: Спанчетта наконец отомстила Шарду! Конечно, месть заняла слишком много времени и, может быть, несколько притуплялась фактом гибели ее жертвы. Тем не менее, Спанчетта своего добилась. Лучше отомстить мертвому, чем не отомстить никак.
Спанчетта повернулась, чтобы вернуться в обеденный зал, но задержалась и обернулась через плечо: «Не вешай нос, Глоуэн! Научись иметь дело с действительностью. Ты с детства имел привычку распускать нюни. В таборе ты найдешь себе подходящее спальное место и, без всякого сомнения, тебе подыщут какую-нибудь полезную работу».
«Вы правы, — сказал Глоуэн. — Вешать нос ни к чему». Он поднялся на ноги и широкими шагами, почти бегом, вышел из пансиона, захлопнув за собой парадную дверь. На полпути к воротам парка его остановила внезапная мысль — он вернулся в пансион и нашел дежурного швейцара в кабинете мажордома, рядом с вестибюлем: «Где моя почта? Я должен был получить письма».
«Не могу знать. Здесь для вас ничего нет».
Глоуэн снова покинул пансион Клаттоков и отправился к пансиону Вуков. Услышав имя Глоуэна, швейцар, дежуривший у двери, сразу стал предупредительно вежлив: «Господин Бодвин ужинает с родней, но пожелал, чтобы его немедленно известили о вашем прибытии. Одну минуту!»
Швейцар что-то тихо проговорил в микрофон, выслушал ответ и обернулся к Глоуэну: «Господин Бодвин просит вас присоединиться к нему за столом».
Глоуэн посмотрел на свой мятый костюм — он не снимал его с тех пор, как вылетел из Соумджианы: «Боюсь, что я недостаточно прилично одет».