Хроники Кадуола
Шрифт:
«Кажется, я знаю, что его раздражает, — заметил Глоуэн. — Думаю, мне удастся его немного успокоить».
Марк Диффин открыл дверь камеры и заглянул внутрь: «Пришел Глоуэн Клатток».
«Давно пора! Пусть заходит!»
Флоресте стоял у стола, красный от гнева: «Твоя наглость превосходит всякие представления! Как ты смеешь препятствовать исполнению моей последней воли?»
«Вы имеете в виду мой вчерашний разговор со Скелланой Лаверти?»
«Вот именно! На мои деньги наложен арест! И ей сообщили, что ты получишь возмещение
«Я вам несколько раз объяснял, но вы не слушали».
«Естественно! Я принял твои слова за пустые угрозы неоперившегося юнца, каковым ты и являешься».
«Объясню еще раз. В обмен на информацию я не буду предъявлять обвинения. Это очень просто понять, не правда ли?»
«Я не согласен, и все это не просто! Ты заставляешь меня делать выбор между двумя совершенно неприемлемыми вариантами! Ты это понимаешь?»
«Нет, не понимаю».
«А тебе и не нужно понимать. Достаточно принять мои заверения в том, что это именно так».
«Предпочитаю принять миллион сольдо, переведенных с вашего счета».
Флоресте огорченно прислонился к краю стола: «Ты превращаешь в пытку последние часы моей жизни!»
«Предоставьте мне требуемую информацию, и проблема исчезнет».
Флоресте сжал кулаки и ударил одним кулаком по другому: «Как я могу тебе доверять?»
«Когда вы сообщите мне все, что знаете, мне придется положиться на ваши слова. А вам придется положиться на меня».
Флоресте устало вздохнул: «У меня не остается другого выхода, и ты, по-видимому, честный человек, хотя и жестокий».
«Так как же? Да или нет?»
«Что именно ты хочешь знать?» — лукаво спросил Флоресте.
«Если бы я знал, почему бы я спрашивал? В целом и в общем, я хочу знать все, что вы знаете о моем отце — почему он пропал, как он пропал, кто несет за это ответственность и где он находится в настоящее время. Могут быть и другие вопросы, на которые вам придется ответить».
«Откуда я мог бы все это знать? — ворчал Флоресте, прохаживаясь по камере взад и вперед. — Придется выбирать. Дай мне подумать. Приходи завтра или послезавтра».
«Завтра будет поздно — и, если вы думаете, что по доброте душевной я не опустошу ваш счет после того, как вас казнят, вы глубоко заблуждаетесь. Ваш Орфеум для меня ничего не значит. Я давно хотел купить себе космическую яхту, и ваши деньги мне пригодятся».
Флоресте опустился в деревянное кресло и укоризненно взглянул на Глоуэна: «Ты заставляешь меня нарушить одно обещание, чтобы выполнить другое».
«С моей точки зрения это второстепенная проблема».
«Хорошо, так тому и быть. Я выполню твое требование. Я запишу определенные сведения, которые, как я надеюсь, тебя удовлетворят. Но ты сможешь прочесть эту запись только после моей смерти».
«Почему бы не сказать мне здесь и сейчас все, что вы знаете?»
«Я условился о некоторых вещах, которые могут быть не сделаны, если я тебе все скажу сейчас».
«Мне это не нравится. Вы можете умолчать о некоторых важных деталях».
«А ты можешь воспользоваться моими сведениями и все равно разбазарить мое наследство. Несмотря на то, что мы совершенно разные люди, между нами должно установиться полное взаимопонимание».
«В таком случае... — Глоуэн вынул фотографию, которую он нашел в столе ордины Заа. — Взгляните на эту фотографию и назовите имена этих женщин».
Флоресте внимательно изучил лица на фотографии и покосился на Глоуэна: «Почему ты мне это показываешь?»
«Вы говорили о доверии. Если вы не скажете правду, не может быть речи ни о каком доверии. А если я не могу вам доверять, вы не можете доверять мне. Все ясно?»
«Нет необходимости бесконечно повторять очевидное». Флоресте снова рассмотрел фотографию: «Мне придется поступиться всякой осторожностью. Это, как тебе известно, ордина Заа. Первоначально ее звали, насколько я помню, Зайдина Баббз. Здесь — Сибилла Девелла. А здесь…» Флоресте помялся: «Симонетта Клатток».
«Под каким другим именем вы ее знаете?»
На этот вопрос Флоресте отреагировал с неожиданной живостью. Он резко вскинул голову и пристально посмотрел Глоуэну в лицо, после чего выпалил: «Кто тебе назвал ее другое имя?»
«Достаточно того, что я его знаю. Но я хотел бы услышать его от вас».
«Невероятно! — бормотал Флоресте. — Намур проболтался, что ли? Нет, конечно нет — он не посмел бы. Кто же? Заа? Да! Больше некому! Но почему бы она распустила язык?»
«Она намеревалась меня убить — по вашему совету, между прочим. Она говорила часами, не переставая».
«Слабоумная извращенка! Теперь все расползается по швам, все разваливается на куски!»
«Не понимаю, о чем вы говорите».
«Неважно. Я и не хочу, чтобы ты что-нибудь понимал. Приходи завтра в полдень. Твои бумаги будут готовы».
Глоуэн вернулся в архив, занимавший помещения в глубине старого здания управления. Через несколько часов, ближе к вечеру, он наконец нашел то, что надеялся найти — хотя и не был уверен в такой возможности. Он тут же позвонил Бодвину Вуку: «Я хотел бы кое-что вам показать. Не могли бы вы зайти в архив?»
«Сейчас?»
«Если можно».
«Ты как-то невесело разговариваешь».
«На меня только что нахлынула волна невеселых воспоминаний. Я думал, что избавился от их гнета, но я ошибался».
«Я приду через несколько минут».
Как только Бодвин Вук прибыл, Глоуэн провел его в смотровой зал: «Замечания Флоресте навели меня на одну мысль. Я решил проверить — вот, смотрите сами...»
Через два часа они вышли из помещений архива, Глоуэн — бледный и молчаливый, Бодвин Вук — мрачный, сдерживающий ярость под личиной сухости.