Хроники Кадуола
Шрифт:
Довольно, однако, рассуждать о вещах второстепенных — перейдем к нашему предмету. Вы обнаружите, что он чрезвычайно увлекателен, богат драматическими событиями, юмором и воодушевляющими перспективами. Сегодня ваше задание — прочесть части первую и вторую «Мира богини Геи» Майкла Йитона. Есть вопросы? Да?»
«Если я получу плохую отметку, — поинтересовалась Оттилия Ведер, — у меня будет какая-нибудь возможность узнать, чем она объясняется — тем, что вы мною восхищаетесь, или тем, что вы находите меня пугающе отвратительной?»
«Нет ничего проще. Договоримся встретиться на пляже — не забудь захватить одеяло и бутылку вина получше. Если я не приду, оправдаются твои самые
Помимо Оттилии Ведер, прекрасный пол в классе представляли Сайнисса и Зэнни Диффин, Тара и Зараида Лаверти, Морнифера и Джердис Вук, Адэйр и Клара Клатток, Вервиция Оффо, Уэйнесс Тамм из Прибрежной усадьбы и несколько других девушек. «Бесстрашных львов» в том же классе было шестеро: Глоуэн и Арлес Клаттоки, Кайпер Лаверти, Керди Вук, Линг Диффин и Шугарт Ведер.
Прошли две недели первого семестра. Как-то раз профессор Дэйс энергично откинулся на спинку кресла: «Сегодня мы слегка отклонимся от обычного распорядка и проведем практическое занятие по антропологии непосредственно на примере нашего класса. Каждый из вас, несомненно, более или менее знаком со всеми остальными. Двое из присутствующих представляют культуры, несколько чуждые населению станции Араминта. Я — один из этих двоих, но я не могу, не потеряв лицо, позволить студентам подвергнуть мою репутацию позорному анализу. Следовательно, мы сосредоточим внимание на любопытной личности, именующей себя «Уэйнесс»; надеюсь, что ее репутация выдержит шквал уничтожающей критики. Заметьте, как она сидит за партой, оценивая неожиданный поворот событий. Ее сдержанность сама по себе весьма примечательна — она не хихикает, глаза ее не бегают из стороны в сторону, она не съежилась от смущения. Ага! По меньшей мере, она смеется! Ей не чужды человеческие слабости! Человек наблюдательный и опытный может различить в ней не бросающиеся в глаза, но характерные признаки воспитания в чуждой культурной среде: например, странный способ держать в руке карандаш».
Кайпер Лаверти, сидевший рядом с Уэйнесс, возразил: «Это не карандаш! Она стащила мою палочку-выручалочку».
«Очень признателен, Кайпер, — сказал профессор Дэйс. — Как всегда, ты заставляешь нас взглянуть на вещи с новой, неожиданной точки зрения. Вернемся к Уэйнесс, однако. Подозреваю, что события ее жизни практически несопоставимы с личным опытом каждого из нас. Более того, она истолковывает эти события по-другому, не так, как это сделали бы мы. Не так ли, Уэйнесс?»
«Надо полагать, профессор, вы правы — на то вы и профессор».
«Гм, да. Совершенно верно. А теперь расскажи нам, чем, по-твоему, отличается жизнь на станции Араминта от жизни в Строме?»
Уэйнесс задумалась на минуту: «Разница, несомненно, есть, но ее трудно объяснить. У нас почти такие же обычаи, мы так же ведем себя за столом и принимаем душ, когда чувствуем, что нам пора помыться. На станции Араминта классовые различия очень важны и четко определены, но здесь нет заметных политических разногласий. В Строме престиж неразрывно связан с политикой и способностью делать политическую карьеру — там это даже важнее умения делать деньги. Но в Строме классовых различий практически нет».
«Интересное наблюдение, — отозвался профессор Дэйс. — И какая система, по-твоему, лучше?»
Уэйнесс поджала губы в некотором замешательстве: «Никогда об этом не думала. Конечно, я всегда считала, что наша система — самая лучшая».
Профессор Дэйс покачал головой: «Не обязательно — хотя сегодня мы не будем подробно останавливаться на этом вопросе. Продолжай, я слушаю».
«Как бы то ни было, политика в Строме имеет очень большое значение. По сути дела, вся наша жизнь — одна непрерывная политическая склока, в которой участвуют все».
«Не могла бы ты вкратце определить вопросы, вызывающие разногласия?»
«У нас две основные партии: партия жизни, мира и освобождения, призывающая безотлагательно провести реформы или, как их называют жмоты, «прогрессивные изменения», и партия традиционных натуралистов, которых жмоты величают «старообрядцами» и «сачками». Натуралисты хотят, чтобы Кадуол оставался Заповедником».
«И каких взглядов ты придерживаешься?» — спросил профессор Дэйс.
Уэйнесс улыбнулась и покачала головой: «Официально консерватор должен сохранять нейтралитет. А я, как-никак, его дочь».
«А где тебе больше нравится жить? Здесь или в Строме?» — спросила Адэйр Клатток.
«Я часто сама задаю себе этот вопрос. Сравнивать очень трудно».
«Но ведь у нас приятнее и легче жить! Разве не так? Какие могут быть сомнения?»
«Ну, скажем так: Трой вообще невозможно назвать «приятным» в каком-либо отношении, так что это слово тут неприменимо. Трой — континент столкновения величественных стихий, не обязательно ужасных или жестоких, но так или иначе не слишком потворствующих человеческим стремлениям. Когда я вспоминаю Трой, у меня возникают два ощущения: душевный подъем, вызванный красотами природы, и трепет. Эти ощущения никогда нас не оставляют, и время от времени нам кажется, что у нас не хватит храбрости и терпения с ними справиться. Зимой мы, по существу, ютимся в коттеджах, цепляющихся за отвесные, обращенные к морю скалы, и стены дрожат под натиском бури, когда гигантские волны разбиваются вдребезги об эти скалы, с оглушительным ревом. Некоторые храбрецы утверждают, что им доставляет удовольствие так называемый «штормовой серфинг» — они выходят в море под парусом, бросая вызов ветру и океану в самую убийственную погоду. По-моему, они испытывают наслаждение, главным образом, когда возвращаются живыми на пристань. Само собой, штормовые лодки — очень крепкие и устойчивые; захватывает дух, когда они взлетают по волнам. Однажды, когда я была еще маленькая, я видела из окна коттеджа, как штормовая лодка ударилась о подводный камень и затонула. У меня это вызвало странное чувство, не поддающееся описанию — но оно и сейчас не прошло.
Иногда мы не сидим в коттеджах, а собираемся в одном из знаменитых старых отелей. В страшную бурю мне больше всего нравится проводить вечер в отеле «Железная устрица» — он построен на скале, торчащей в море. Темно-зеленые волны вздымаются горой и шлепаются об отвесную скалу — белая пена и брызги летят на сотни метров! Ветер ревет, тучи кувыркаются в небе, ливень и град хлещут по крыше — и языки огня в камине успокаивают душу, как волшебная музыка. В такие дни там готовят особый горячий суп и ромовый пунш. А потом наступает дикая черная ночь, и мы дрожим в постелях, слушая грохочущий рев моря и завывание ветра в скалах. Когда мы уезжаем из Стромы и долго живем где-нибудь в другом месте, у нас всегда возникает острое желание вернуться домой, как только мы вспоминаем отель «Железная устрица»».
«Приезжие часто не понимают, почему Общество натуралистов решило построить Строму на берегу Троя — несмотря на то, что было много гораздо более удобных мест. Ты можешь объяснить это обстоятельство?»
«Думаю, что они хотели ограничить численность населения, не называя никакой определенной цифры».
«И какова теперь численность населения в Строме?»
«Примерно шестьсот человек. Когда Общество субсидировало Строму, нас было больше тысячи пятисот человек».
«А теперь Общество больше не занимается делами Заповедника?»