Хроники незабытых дней
Шрифт:
В полутёмном помещении заполняем многостраничную анкету, где нужно указать расу, цвет глаз, в каких войсках служил за последние пять лет и ещё много других вопросов на засыпку. Вот и про валюту, какую и сколько везёшь? Пишу — валюты нет. Снова коридор. В конце туннеля вырисовывается нечто напоминающее трибуну, за которой восседает величественная фигура. Низким голосом, как из бочки, фигура требует паспорт и декларацию. Лица говорящего не видно. Становясь на цыпочки, протягиваю документы. Звучит вопрос, его английский мне не понятен и, дабы не ввязываться в дискуссию, отвечаю бочкообразному по-русски. Весь мир знает, что русские, как впрочем, и французы, знанием английского себя не
В зале ожидания среди встречающих, в толпе крупных чернокожих мужчин в ярких национальных одеждах без труда находим Виктора из «Межкниги», с которым знаком заочно по переписке. Он будет нашим куратором и гидом, поильцем и кормильцем.
Парень моих лет, с открытым приятным лицом. Как говорили в Москве, он влюблён в Африку. Работает в Нигерии второй срок, на предложение представлять фирму в США, отказался и вернулся в Лагос. Хорошо его понимаю, у меня такой же роман с Индией.
Уже погрузившись в его «Форд», что-то ждём. — Соберётся пять-шесть машин, двинемся до города караваном, — говорит Виктор.
Оказывается, на дорогах свирепствуют банды.
Грабят без церемоний, перстни и кольца с жертв не снимают, а рубят пальцы на капоте машины, серёжки у женщин рвут прямо из ушей. Хоть мы без перстней, но, однако же, взгрустнулось. Против таких Бармалеев и Айболит не поможет.
До города домчались быстро, автомобили двигались вплотную друг за другом, как связка сосисок. В дороге Виктор посвящает нас в детали нигерийской действительности.
Из-за хлынувших в страну нефтедолларов цены взлетели до небес и продолжают расти. Обращение валюты кроме местных найров запрещено, военный режим шутить не любит. Наших суточных при обмене по официальному грабительскому курсу, не хватит на завтрак в дешёвом отеле. Торгпредство с разрешения Москвы, в обход местных законов, меняет краткосрочникам доллары, если они не заявлены в декларации, значительно выгоднее. Так прозаично объясняется, напугавший меня крик из ночи в аэропорту.
Сегодня переночуем у Виктора, завтра с утра в костюмах и галстуках предстанем пред очи посла, затем, переодевшись прямо в машине, мчимся в Ифе, до которого километров 350. Послезавтра открытие выставки, время расписано по минутам. До ночи должны успеть поставить совместный стенд «Межкниги» и нашего Агентства. Новость не из приятных. Дело в том, что «Межкнига», хотя и входила в систему Внешторга, занималась, в основном, пропагандистско-идеологической работой, распространяя за рубежом, советскую литературу и периодику, переведённую и изданную в Союзе. Чекистов там служило немерено, значит совместный с Виктором стенд, обречёт нас на повышенное внимание местных спецслужб, но тут уж ничего не поделаешь.
Несмотря на поздний час, улицы города были забиты автомобилями. По словам Виктора, в целях борьбы с пробками, в Лагосе разрешено движение автомобилей с чётными номерами по чётным числам, с нечётными в другие дни. С дипломатическим номером, как у него, можно ездить ежедневно.
У Виктора засиделись далеко за полночь. Гостеприимная хозяйка порадовала нас гастрономическими изысками — салат из авокадо с чесноком и кокосом, козлятина с гарниром из батата, папайя, ананасы и другие фрукты. Сегодня подобную экзотику могут увидеть, а отдельные товарищи даже приобрести в супермаркете, но в эпоху «колбасных электричек», такой ужин запомнился надолго. Во время застолья несколько раз отключался свет, текли холодильники, вырубались кондиционеры, в общем, случались обычные для тропических стран тихие радости. В такие минуты зажигали керосиновую лампу, открывали окна и выпивали дополнительную порцию джина — незаменимого средства в борьбе с малярией и наваливающейся
Утренняя аудиенция в посольстве прошла по обычной схеме: чай с конфетами, разговоры о сложной политической ситуации в стране, пожелания успехов в работе. Между строк читалось, что приезд делегации непонятного Агентства — лишний геморрой для хозяина кабинета, однако же он попытается использовать наш нежелательный визит в дипломатических целях. После предстоящих выборов военные обещают передать власть гражданскому правительству и возможным кандидатом в президенты полагают губернатора штата, где проходит выставка. Наличие советского стенда — прекрасный повод для посла посетить Ифе для того, чтобы встретиться с губернатором в неофициальной обстановке, избегая внимания журналистов и излишнего шума в прессе. Из всего сказанного вытекала новая задача делегации — служить достойным фоном для его визита, что естественно накладывает на нас дополнительную ответственность (только этих забот мне не хватало).
Фамилию губернатора штата я, конечно, не помню, как не вспоминаются сейчас имена нигерийских издателей и писателей, с которыми велись переговоры впоследствии. Если назову имя Чуквуемека Нкванкво, едва ли оно вам что-нибудь скажет, а выговорить прочие имена православному без стакана в руке не удастся. Кстати, не могу не сказать несколько слов о христианстве и связанных с ним таинствах.
Справочно (о крещении) Будучи убежденным суеверным атеистом, ничего не имею против религии вообще и христианства в частности, тем более, что дважды крещён. Предвижу, что, прочтя эти строки, доброжелательный Читатель, крякнет и подумает — умеют же евреи устраиваться. Случилось это следующим образом.
Я появился на свет летом 39-го в Калуге. Той же осенью, когда отец служил где-то за Байкалом, а мама уехала на один день в Москву, бабушка Аня взяла меня в охапку и отнесла крестить в храм Св. Егория, что высится на холмистом берегу Оки. Позднее мы с женой навестили эту церковь.
Понимая, чем может закончиться подобная инициатива для семьи коммуниста-офицера, бабушка всю жизнь молчала, храня у себя мой крестик, и призналась в этом только в 60-х. Бабушка вообще о многом молчала. Дело в том, что её муж, мой дед Николай — офицер Белой Гвардии, был казнён Красными в 19-м году в Одессе.
Узнай об этом «особисты», нам всем — хана.
Много позднее, через год после окончания войны меня, чахнувшего от лёгочного заболевания, мама привезла лечиться в детский санаторий в Евпаторию. В полном отчаянии, поддавшись уговорам какой-то старушки, она решила нарушить партийное табу и окрестить меня, убогого в местной церкви.
Вопли младенцев, невнятное бормотание зловещего вида батюшки и холодная вода — всё это очень не понравилось. Но дело было сделано, и мама взяла с меня слово — никому ничего не рассказывать.
Примечательно, что повторное приобщение к христианству, оказалось покруче первого, и я неожиданно пошёл на поправку.
Так что, как дважды крещенный, имею полное право присоединить голос к хору верующих и спеть с ними любимый псалом-блюз «Господь, ведёт меня дорогою греха, чтоб спотыкался я и падал».
Распрощавшись с послом, мы направились в торгпредство, где обменяли долларовые крохи на найры, и с облегчением сняв галстуки и пиджаки, уселись в машину. Впереди долгий путь и Виктор хотел проделать его засветло. Увидеть Лагос нам так и не пришлось. Избитая и замусоренная дорога сначала шла вдоль океана, где справа тянулись живописные лачуги городской бедноты, а по левую сторону под углом к песчаному берегу катились мутные валы Атлантики. Мы опустили тонированные стёкла и в машину ворвались струи тёплого солоноватого воздуха.