Хроники Обетованного. Клинки и крылья
Шрифт:
НО ПОМНИМ МЫ ...
Рассудок, умная игра твоя -
Струенье невещественного света,
Легчайших
Мы променяли тяжесть бытия.
Осмыслен, высветлен весь мир в уме,
Всем правит ме ра, всюду строй царит,
И только в глубине подспудной спит
Тоска по крови, по судьбе, по тьме.
Как в пустоте кружащаяся твердь,
Наш дух к игре высокой устремлён.
Но помним мы насущности закон:
Зачатье и рожденье, боль и смерть.
Герман Гессе (из романа "Игра в бисер").
Перевод С. Аверинцева
ПРОЛОГ
Старые горы, Гха'а (город агхов)
Ночью Кетхе, дочери Кольдара из клана Белой горы, снова приснился Бадвагур. Она не очень удивилась, потому что в последнее время это случалось всё чаще. Кетха даже не запомнила, что именно там, во сне, происходило: нечто запутанное, радостное и тревожное. Сеть из дорог в снегах, знакомый перевал, тёмное горло пещеры, где они с Бадвагуром виделись тайком от её родителей и брата, вождя клана... И, конечно же, камни. Их цвета проступали на сколотых гранях грубо и медлительно, но потом умелые пальцы резчика придавали им более миролюбивый, осмысленный вид.
Просыпаться ей не хотелось.
Кетха встала раньше всех и, одевшись, тихонько толкнула дверь. В общей части дома было темно и пусто. Из спальни Тингора доносился раскатистый храп, за дверью родителей застыла тишина. Ноги Кетхи - маленькие и быстрые, как у истинной агхи - ступали мягко и не создавали шума, но всё равно каждый выдох казался ей оглушительно громким. Что будет, если кто-нибудь проснётся и выглянет?..
Она вздохнула, пряча под накидку растрёпанные со сна волосы. Стянула ремешки ботинок из козьей кожи, одёрнула платье, мельком - по привычке - заглянула в зеркальце: если честно - так себе, круглощёкое и заспанное лицо... Бадвагур, пожалуй, никогда не видел её такой; и слава духам гор. Если они всё-таки поженятся ("Не если, а когда", - сердито исправила себя Кетха: ведь она (сердце тут всё ещё пропускало удар) - его наречённая невеста...), то, может быть, увидит. А может, и нет: мать учила Кетху, что хорошая жена должна оставаться самой красивой агхой для своего мужа... Или хотя бы пытаться - если уж вместо алмазного сияния ей досталась тусклая миловидность берилла.
Кетха наскоро собралась; от волнения лицо стянуло неосознанной улыбкой. Проснётся ли брат? Вряд ли. Вчера Тингор опять допоздна засиделся с делами, добивая и без того подслеповатые глаза над громадной пергаментной книгой, куда вносились записи о судебных разбирательствах в Гха'а. Как и всякая агха, Кетха не умела читать, так что ряды жирных (а на первых страницах - старых и выцветших), угловатых рун оставались для неё почтенной тайной. Отец с гордостью (он вообще гордился Тингором так, что это иногда смущало посторонних) рассказывал Кетхе, что именно её брат, его крутоплечий сын, теперь отвечает за закон Семерых в Городе-под-горами. Полагалось радоваться и удивляться каждый раз так, будто слышишь впервые: отец давно начал забывать, о чём уже говорил. Мать шикала на Кетху, если в нужных местах речи она не улыбалась.
В последнее время Тингору, кажется, вообще всё больше доверяли среди Семерых - вождей кланов Гха'а, совет которых испокон веков решал все внутренние дела. Кумушки с их яруса, собираясь вечерами вокруг пещерного источника, шептались о том, что старый Далавар начинает сдавать. Тингор - молодой, отчаянный и настроенный на свирепые битвы с людьми - начинал завоёвывать любовь города. Он один во всём Гха'а, наверное, осмеливался открыто радоваться падению Ти'арга, который столетия назад своим возвышением оттеснил агхов далеко в горы и обрёк их на нищету. Люди, по его мнению, как были, так и остались врагами детей гор, и ничто в мире не способно закончить эту древнюю вражду... Так думали многие, но один Тингор кричал на каждом углу; глаза его при этом краснели, а в уголках губ скапливалась слюна - Кетхе становилось грустно и слегка противно, когда она видела его таким. "Пусть они перегрызутся друг с другом и вернут нам наконец-то место в Обетованном!
– пытаясь кричать повнушительнее, Тингор постоянно срывал голос и задыхался.
– Если только королева Хелт и додумалась до этого - прекрасно, пусть делает с южными королевствами, что ей угодно, а потом поделит их с нами. Проще будет ужиться с Альсунгом, чем со лжецами из Ти'арга и Дорелии - сколько раз...
– (тут Тингор обычно тыкал пальцем в сторону архивов Гха'а - или в ту сторону, где они, на его взгляд, должны были находиться), - сколько раз их короли обманывали наших предков? В любой нашей хронике об их подлости больше страниц, чем о нашем величии!.."
Вздохнув, Кетха натянула пояс с серебряными бляшками - он обозначал статус незамужней девушки. Одну из бляшек украшала крошечная фигурка из оникса, одна из подаренных Бадвагуром статуэток, и Кетха намеренно задержала на ней пальцы. За годы - долгие годы, с детства - у неё скопилось немаленькое собрание статуэток Бадвагура: больших и маленьких, вырезанных небрежно или до занудности тщательно, в течение нескольких лун. На поясе была длинноволосая девушка с рыбьим хвостом вместо ног - русалка. Кетха упоённо повторила про себя диковинное слово: от него веяло жутью, волшебством и морем - всем, чего она никогда не видела. На рисунки с женщинами-рыбами Бадвагур, конечно, наткнулся в архивах; он любил копаться там не меньше, чем вырезать. Наткнулся - и не мог уснуть несколько ночей, пока не вырезал сто шестой подарок для Кетхи...
Кетха опустила голову, на секунду замерев в тишине каменного дома. Ей вспомнилось то, что не должно вспоминаться, вернулась боль - свирепая, точно долгие зимние вьюги на перевалах. Нет от такой боли ни тепла, ни спасения.
На последнем Совете Семерых Тингор отдал голос за то, чтобы Бадвагура признали кхилиру– отщепенцем, изгнанником, нежеланным гостем под родным хребтом. Если он осмелится вернуться, входы в Гха'а будут для него закрыты - потому что нет иной судьбы для того, кто пролил кровь сородича...