Хроники Обетованного. Клинки и крылья

Пушкарева Юлия Евгеньевна

– Ничего не понимаю!
– в отчаянии провозгласил Ривэн, пытаясь отыскать что-нибудь подходящее в ворохе чистой одежды. Вода в огромной ванне заметно помутнела после его купания.
– Ты сказал, что Бадвагура...
– он вздохнул; надо отдать должное, вполне искренне.
– Что Бадвагур... Что...
– посмуглевшие руки мальчишки растерянно дрогнули и опустились; он нахмурился, точно стоял на тёмной улице и не мог припомнить дорогу.

Альен посочувствовал ему, потому что понимал как никогда хорошо. Бесконечные часы он просидел в темноте рядом с телом агха, постепенно теряющим тепло; при свете волшебного огонька

он видел, как заостряются грубоватые черты и впадают щёки, он слышал тишину на месте ровного дыхания. Он был некромантом и не по-хорошему привык к смерти - в каком-то смысле даже затерялся в ней, как в Волчьей Пустоши или дурманящих снадобьях. Зрелище смерти лучше, чем что-либо другое, помогало бежать от себя. Но мёртвый Бадвагур был чем-то настолько неправильным, нелепым, несправедливым - с этим просто нельзя было примириться. Альен не помнил точно, что делал там: звал ли его, тряс ли за руки, разбирал ли, ничего не соображая, гребнем рыжеватую бороду... Нитлот или Люв-Эйх наверняка злобно радовались бы, увидев его таким. Лучше уж думать, что ничего этого не было - не было, и всё.

Разве что Алисия обняла бы его, прижала бы его голову к своей узкой груди и позволила выплакаться. Сестра - она одна понимала, как слаб он на самом деле. Тоури всегда остаётся Тоури: на гербе у них осиновые, а не дубовые ветви - пусть даже в железном обруче... Альен знал, что каждый раз, когда такое случалось (а было их немного, слава Порядку, таких разов) остался язвой у неё в сердце. После этого ямочки у неё на щеках превращались в невыразительные штрихи, а смех несколько дней звучал реже обычного.

Всё это успело пронестись у него в голове, пока Ривэн стоял, приоткрыв рот и грустно уставившись на роскошные сандалии из чёрного дерева.

– ...Что Бадвагура убила она.

– Нельзя сказать, что она, - без выражения сказал Альен, стараясь уловить реакцию Сен-Ти-Йи.
– Все они вместе.

А заодно с ними - я. Мой промах, моё себялюбие, моё "неумение жить" - ведь так говорят, кажется? Отец, матушка, до чего же вы были правы ...

Только это - не та вина, как после ювелира-агха, или после убитого стражника из Кезорре, или после поднятого бедняги Нода, чьё тело уже тронуло разложение. И не то сожаление, как после Моры с метелью за окнами, или (до сих пор не по себе...) черепа талантливого Сен-Иля, пальцы которого уже никогда не коснутся серебра с такой же коварной точностью.

Хуже всего, страшнее всего. До самого последнего мига, то того треклятого подвальчика-склада Альен не осознавал до конца, как боялся потерять Бадвагура. Как боялся - зная, что это обязательно случится, и скорее рано, чем поздно.

– Не настраивай против меня своего друга, - спокойно попросила Сен-Ти-Йи.
– Особенно если хочешь взять его с собой.

– Я ещё не решил, - сказал Альен и добавил, пресекая возражения Ривэна: - Мы скоро всё обсудим. Я попытаюсь рассказать ему всё так, как было.

– Никогда нельзя "рассказать всё так, как было" Альен. Ты-то должен знать.

По дрогнувшему в морщинках Сен-Ти-Йи злорадству он угадал, что она снова намекает на его записи... Его, действительно, всегда мучил разрыв между замыслом и той больной несуразицей, которая получалась в итоге. Вне зависимости от того, корпел он над каждой фразой или набрасывал их легко и небрежно,

как нечто само собой разумеющееся, - выходило совсем не то. Это "не то" не давало покоя, и в такие дни каждая мелочь вокруг - от взгляда уставшего прохожего до ряби на воде в луже - казалась ему мучительно бессмысленной.

Что-то надломилось в зрении Альена, и на долю секунды он увидел вместо сгорбленной старушонки - нечеловечески высокую женщину с длинными и лёгкими, словно ветер, светло-золотистыми волосами. На одну чёрную розу в её венке стало меньше; у Альена заныл маленький, почти затянувшийся порез на ладони - единственное свидетельство того, что всё это было не во сне, что шип правда проколол ему руку.

Обретая подлинный облик, Сен-Ти-Йи почему-то теряла в его глазах право судить о таких личных вещах. Теряла право лезть ему в душу - она, так недолго обладавшая этим правом.

– Это тебя не касается, о бессмертная, - напомнил он, пересаживаясь поудобнее и выпрямляя спину. Из садика Ар-Лараха неслась воркотня белых горлиц - невинных на вид, совсем как давешняя рабыня.
– По-моему, ты пришла, чтобы сказать мне другое.

– Чтобы спросить, - мягко, даже с чем-то вроде сострадания, вымолвила она.
– Спросить, как ты намерен поступить дальше.

Альен дёрнул плечом. Издевательства победителя над растоптанным врагом всегда казались ему мерзостью. До Минши он искренне считал, что тауриллиан не опускаются до такого.

– А разве у меня есть выбор?.. Могу лишь сказать, что сначала я хочу похоронить его, - Альен попытался, но не смог произнести имя - эти рокочущие, немного смешные звуки, которые подходили Бадвагуру, будто трубка или любимые сапоги...
– Похоронить достойно. Так, как он заслуживает.

Ривэн сглотнул слюну - так громко, что заглушил горлиц из сада.

– Ты обязан сделать это, - с уважением кивнула Сен-Ти-Йи.
– Где сейчас его тело?..

...Всё это было вчера - а теперь, на другое утро, Альен бездумно смотрел в синие складки шёлка и следил, как солнце, на севере уже весеннее, щедро напитывает их. Он лежал без движения, тщетно стараясь собрать себя по кусочкам, чтобы начать новый день.

***

Король по просьбе Альена выделил для резчика участок земли за портом Гюлеи - там, где уже смолкал разноязыкий шум и куда не добиралась смесь густых запахов. Но и заливные рисовые поля ещё не начинались там, и достаточно далеко было от большой дороги, по которой то и дело прокатывались запряжённые осликами или мулами повозки крестьян - а ещё проплывали вельможи на плечах рабов. В общем, идеальное, тихое место; Альен сам выбрал его, решив, что Бадвагуру бы понравилось.

Закон Прародителя велел сжигать мёртвых, так что похороны в Минши проходили, как в Дорелии. Миншийцы держали урны с прахом предков в домах, и понятия "кладбище" в миншийском языке, кажется, не существовало.

Впрочем, если бы было иначе, Альен тоже не оставил бы Бадвагура там, среди других. Попрощаться с ним нужно было так, как прощались в Гха'а. Жаль, что не узнать уже, как именно проходит обряд - но примерное представление (как и о многом другом - примерное, лишь примерное, вечно-позорная половинчатость) у него всё-таки было.