Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Раздавленные чётки он выбросил где-то на склоне холма, недалеко от озера. Их вряд ли можно починить. Уже потом Шун-Ди понял, что Уна могла бы поколдовать - но потом отказался от этой мысли. Придётся ведь объяснять, как он умудрился раскрошить их.
Уна уже спала - или убеждала себя, что спит, - под одним из кипарисов, завернувшись плащ. Было влажно и довольно душно (хоть и не так, как летними ночами на острове Рюй - а про дни, до желтизны раскалённые, когда чаши и бутыли с водой на вес золота, нечего и говорить), поэтому палатку она не расставила. Лорд Ривэн тоже спал - на спине, умильно приоткрыв рот и забросив руки за голову. Тим сопел
Шун-Ди сел на землю у потухшего костра, пытаясь успокоиться. Все старые страхи, желания, обиды пробудились в нём заново - вопреки словам Прародителя о том, что прошлое всегда остаётся за спиной и человеку не пристало жить им. То, в чём он, как ему думалось, давно разобрался, опять предстало неразрешимо сложным, и никакие зелья не могли тут помочь.
– Как там оборотень?
– шёпотом спросил кто-то у него над головой. Шун-Ди вздрогнул: он считал себя единственным бодрствующим, но кентавру, оказывается, тоже не спалось. Увы. Шун-Ди всегда нравилось это чувство особого уединения - приятно было работать, когда опекун забывался в послеобеденном сне, или читать какие-нибудь свитки в гостях у Ниль-Шайха, пока тот похрапывал, побеждённый выпитой хьяной.
– Как обычно, - коротко сказал он. Фарис-Энт провёл копытом по скрытой во мраке земле и неизвестно почему сообщил:
– Мне жаль, брат по долгу.
Шун-Ди не ответил. Они оба долго молчали; Фарис отступил обратно, в тень деревьев, и почти слился с этой тенью своим большим телом. Руки его, кажется, были по-прежнему скрещены на груди. Все кентавры так делают, засыпая; так почему же, о бездна, этому никак не уснуть?
– Я вижу, что боль гнетёт тебя, брат по долгу, - наконец вымолвил Фарис-Энт.
– Прости, что вмешиваюсь в твой Гирдиш. Но Возлюбленная говорит, что боль преодолима, а отчаяние ни к чему не приводит. Что лучше простить себя за любые ошибки и двигаться дальше, вперёд.
– Твоя Возлюбленная мудра, - сказал Шун-Ди, не зная, как ещё на это реагировать.
– О да!
– с жаром согласился кентавр. В его голосе звучала улыбка.
– Мудра, будто старица. Но при этом замечательно смеётся - как девочка. Долго и искренне. Её очень легко рассмешить.
Как же он восхищается этой кентаврихой. Впору растрогаться. Интересно, какой она масти и чем занимается в садалаке - готовит еду, лечит, ухаживает за овцами?..
– Для неё ты собрал те цветы?
– Для неё. Ей нравятся такие - дикие и яркие.
– Извини, Фарис-Энт, но они ведь умрут уже завтра.
– О нет, брат по долгу!
– лорд Ривэн пошевелился во сне, и кентавр, опомнившись, понизил голос.
– Эти цветы живут как раз два-три дня, но не растут ближе к ущелью Тан Эсаллар. Потому я всегда собираю их здесь, если готовлюсь к встрече с Возлюбленной.
Шун-Ди запутался окончательно.
– Но твоя Возлюбленная... Разве она живёт не в садалаке? Не кочует в степях?
– Зачем же ей жить в степях?
– изумился Фарис-Энт.
– Ветер носит её везде, где она хочет. Но предпочитает она, конечно, леса, чаще всего Эсаллар.
– Необычно для женщины твоего народа, досточтимый Фарис-Энт.
– Возлюбленная не из моего народа, - с благоговением прошептал кентавр.
– Говоря о ветре, я имел в виду крылья. Её прекрасные крылья - зелёные, как молодая листва.
Шун-Ди подавился вдохом и закашлялся. Повернулся к тому непроглядно тёмному месту, откуда говорил Фарис. Тщательно затушевать слова или спросить напрямую?
Собирая их компанию сумасшедших, Прародитель явно решил повеселиться.
– То есть твоя Возлюбленная... из народа Эсалтарре? Она дракон?
– Разумеется, брат по долгу. Она самое дивное из творений Обетованного. Надеюсь, скоро и ты познакомишься с ней.
ГЛАВА XLI
Долина Отражений
– Мастер Нитлот, а правда, что в Ти'арге началось восстание?
Нитлот вздрогнул и оторвался от книги. Он читал "Магию и волю к власти" Фоско Шестипалого - знаменитого кезоррианского волшебника, который половину жизни провёл в Долине, - и оторваться было не так-то просто. Нитлот сам не заметил, как его увлекла и завела в свои дебри кудрявая философская мысль. Странно: за свои две с лишним сотни лет он прочёл столько, что мало кому из авторов (тем более беззеркальных) удавалось его удивить.
Наверное, дело в том, что мельком он знал Фоско. Очень давно: тот умер седым старцем в ту пору, когда к Нитлоту только прилипла - вместе с первыми прыщами и приступами неуверенности в себе - кличка "Зануда". Состарился и погас мгновенно, как огонёк свечи на ветру. Нитлот уже тогда теоретически знал, что беззеркальные живут меньше и стареют быстрее. Но знать - не значит увидеть. Эта смерть поразила его, хоть тогда он и понятия не имел о том объёмистом труде, что лежал сейчас на столе перед ним.
Да, беззеркальные быстро гаснут. Слишком быстро: Обетованное словно выталкивает их, столь скудно подпитанных магией.
Быстро гаснут - и не берегут даже тот крошечный срок, что им дан. Растрачивают его впустую, вспыхивают и сгорают без цели и смысла. Не все, конечно, но многие.
Нитлот слышал о бунтах в Ти'арге и считал, что неумелые, плохо организованные борцы за его свободу относятся именно к таким людям. К тем, кто горит неизвестно зачем. Но этой осенью бунт обрёл штормовой размах, а действия отрядов восставших теперь явно планировались заранее. Нитлот отмечал кружками те точки на карте, откуда приходили неспокойные вести, и уже мог точно сказать: бунтовщики подбираются к Академии-столице. Быстро и довольно успешно зажимают её в тиски.
Но сидящий напротив подросток, естественно, не знал всего этого. Просто забросил схему, которую чертил, и смотрел на Нитлота широко распахнутыми глазами.
– Кто тебе сказал?
– Дамиан. Его отец, торговец, недавно ездил в Ти'арг и написал ему оттуда... Мол, там везде полно солдат и рыцарей наместника, а ещё альсунгцев. Что какого-то лорда ухлопали его же крестьяне и...
– Убили, - сказал Нитлот.
– Что, Мастер?
– подросток захлопал ресницами.
– Убили, а не ухлопали, - Нитлот вздохнул и временно прикрыл размышления Фоско. Речь его нового ученика звучала отвратительно, и с этим нужно было что-то делать. Мальчик приехал из Феорна (точнее, "Феорна в составе королевства Дорелия", как он стал именоваться в документах) и говорил в общем-то свободно, но его родной язык, напоминающий искажённую версию дорелийского, временами вторгался непрошеным гостем. Нитлот не имел ничего против феорнского как такового, но эта грубая смесь лишала его душевного равновесия.
– Я понимаю, что тебе трудно говорить на чистом дорелийском, но хотя бы пытаться - в твоей власти, Элтир, не так ли?