Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Но Лису, конечно, было мало всего этого. От безделья он не находил себе места и пару раз (в своей манере - не то в шутку, не то всерьёз) признался, что еле сдерживается от того, чтобы вновь принять звериное обличье. Шун-Ди представил себе, что будет, если кто-то из команды встретит на "Русалке" лису цвета золота с янтарными, не по-животному умными глазами... Он бросился отговаривать Лиса, но тот лишь отмахнулся и сквозь хохот спросил, когда же Шун-Ди - Мнительный Зануда начнёт понимать иронию. И всё-таки, просыпаясь, Шун-Ди теперь каждое утро осматривал мешки и ящики в трюме - на предмет следов от когтей. Просто так, на всякий случай.
Привычка Лиса не спать
По вечерам Лис развлекался тем, что подтрунивал над чётками Шун-Ди и его молитвами Прародителю (старая тема, но проезжаться по ней ему, кажется, никогда не надоедало) или заводил с Сар-Ту заумные разговоры о политике Обетованного, попеременно хуля то Альсунг с Ти'аргом, то Дорелию, а то и (полушёпотом) Светлейший Совет Минши ("Неужели им самим выгодны такие зверские законы против пиратов? Это же надо - смертная казнь..."). Однажды на закате Шун-Ди не удержался и сказал, что Лис противоречит сам себе; тот сузил жёлтые глаза и гортанно протянул на родном языке: "Это называется - двойные правила, Шун-Ди-Го. Двойные нормы, двойные оценки. Не забывай, что Двуликие не обязаны мыслить так же просто, как вы. Любую ситуацию можно развернуть и так, и эдак. Разве не это доказывают ваши легенды и песни?"
Шун-Ди не знал, что ответить. Он никогда не умел препираться с Лисом, а на корабле это вдвойне выматывало. Острое, хмельное счастье первых дней прошло, уступив место какой-то сложной смеси. Впрочем, Шун-Ди по-прежнему каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос - и ответ получал тот же самый. Он не жалел, что ввязался в эту авантюру, бросив всё.
Не жалел, что везёт яйцо Рантаиваль в Ти'арг.
С драгоценной "Вещью" в руках Лис преображался. Мурча что-то непонятное, он ласкал и гладил серебристую скорлупу, баюкал яйцо, как ребёнка, или просил Шун-Ди приложить ухо и слушать, как шевелится внутри крошечный дракон. Шун-Ди не слышал ничего, кроме тишины (неудивительно, если подумать об остроте слуха оборотней), но кивал и улыбался, чтобы не расстроить Лиса. Они везли яйцо в отдельном ящике, выложенном изнутри лебяжьим пухом: ему нужно было тепло. Опасаясь качки и шторма, Лис настоял, чтобы ящик примотали цепью к крюку в стенке трюма; Шун-Ди порой казалось - будь его воля, он и спал бы в обнимку с яйцом. Скорлупа была тёплой, покрытой тёмно-синими и серыми прожилками; в длину вытянутое яйцо почти достигало локтя. Шун-Ди тоже считал, что оно красиво. Правда, наблюдать за Лисом в такие моменты было всё же увлекательнее: он даже дышал иначе, часто и глубоко. Похожим образом действовали на него лишь охота и музыка.
На девятый день плавания Сар-Ту сообщил, что "Русалка" вошла в воды Северного моря. Лис приободрился: гавань Хаэдрана была теперь уже не так недостижимо далека. От его бодрости и Шун-Ди (естественно)
А вечером, когда закат раскрасил небо и море широкими мазками жёлтого и розового, словно ширмы в покоях богатой шайхи, они с Лисом снова уединились в трюме - проверить "Вещь". Шун-Ди откинул крышку, и Лис издал сдавленный вскрик.
– Что та...
– Шун-Ди осёкся.
Яйцо, конечно, никуда не пропало со своего пухового ложа. Но на его остром конце появилась сеть мелких трещинок. Так, будто...
– Он вылупляется, - с неизъяснимым выражением лица прошептал Лис.
– Детёныш вылупляется, Шун-Ди-Го.
– Детёныш...
– какое-то время Шун-Ди просто смотрел на трещинки. Они были тонкими, изломанными, будто линии на человеческой ладони - если не считать цвет. Они были чем-то совершенно неуместным и поразительным здесь, на "Русалке", и вообще в жизни Шун-Ди с острова Маншах, сына рабыни, торговца маслами и мазями. Шун-Ди не знал, чего в нём сейчас больше: восхищённого благоговения или паники.
– Ты хочешь сказать... Дракон?
– Ну конечно, не пчела, - тонкие ноздри Лиса ликующе дрогнули.
– И не лев. И даже не голубь, чтобы носить письма Шун-Ди Понятливому. Разумеется, дракон.
– О Прародитель...
– Шун-Ди захлопнул крышку, не позволив Лису заключить яйцо в объятия. Тот плеснул в него свирепой желтизной глаз, но и эта желтизна сейчас не имела власти.
– Почему ты не предупредил, что уже пора?
– А откуда мне было знать?
– невозмутимо произнёс Лис. Он скрестил руки на груди и явно не собирался ничего добавлять.
Шун-Ди тяжко вздохнул. Возразить, на самом деле, тоже вроде бы нечего... Он опёрся локтем на ящик и водрузил голову на кулак: так ему проще думалось.
– И когда? Сколько у нас времени?
Лис всплеснул руками.
– Ты спрашиваешь так, будто у меня хвост и крылья!.. Ну, чешуйчатый хвост, я имею в виду, - он ухмыльнулся - не без кокетства: хвост был роскошный, и Шун-Ди помнил его даже наощупь.
– Я не Рантаиваль, Шун-Ди-Го. И вообще не дракон. Понятия не имею. Эсалтарре не делятся с моим народом подробностями личной жизни. И я никогда не имел чести знать, каковы точные сроки созревания их зародышей.
Этого ещё не хватало. Заныла переносица, а корабль, как по заказу, вдруг сильно накренился влево. Шун-Ди потёр лоб костяшкой пальца. Он давно не испытывал такой растерянности.
– Я думал, что мы везём ребёнку Повелителя Хаоса яйцо дракона. Яйцо, а не живого... Во имя Прародителя, Лис!
– шёпотом простонал Шун-Ди, не в силах смотреть на этот счастливый белозубый оскал.
– Что он будет с ним делать? Ты говорил, что это должен быть ти'аргский лорд - точнее, незаконорождённый сын...
– А кто говорил о сыне? Это вполне может быть и дочь. Андаивиль не уточняла, знаешь ли.
Ещё лучше. Знатная девушка-северянка (а может, уже и не девушка - вдруг замужняя дама?), которой перепадёт внезапный и бесполезный подарок в виде дракона. Девушка, которая, может быть, представления не имеет о своём настоящем отце.
Которая - почему бы такому не случиться?..
– и волшебницей-то может не быть. Что делать, если в её крови не больше магии, чем в дряхлой посудине, на которой они плывут, или в самом Шун-Ди? Разве тогда яйцо (или уже детёныш... нет, лучше по-прежнему размыто называть похищенное Вещью) не окажется в итоге в руках мужчин-политиков, лордов, ти'аргского наместника? И можно ли тогда будет сказать, что они спасли дар Рантаиваль от алчности Светлейшего Совета?