Хроники одного заседания. Книга первая
Шрифт:
Так что миссис Гамильтон и её пристальное внимание к вашему поведению за столом, можно понять, правда при этом, она совершенно не хочет понимать того, что она своим демонстрирующим предвзятость поведением, сбивает вас и путает все ваши мысли, заставляя раз за разом ошибаться и делать опрометчивые поступки.
Ну так, например, под столом, где вы явно потерявшись в темноте ногами, – а там освещения никакого, – взяли и случайно натолкнулись на миниатюрную туфельку мисс Гамильтон. Из-за чего она тут же чуть не поперхнулась супом. Что вызывает у вдовы Гамильтон ярость во взгляде, с которым она смотрит на этого, не будь у него столько денег, то почти что потерянного для общества субъекта, который своими прихлебательскими действиями с ложкой, невыносимо действует на приличных
Но этот субъект, до чего же не пробивной тип, и он вместо того чтобы понуро опустить глаза в тарелку, берёт и дерзновенно смотрит на вдову Гамильтон, и при этом судя по его выражению лица, что-то там про себя и возможно про вдову Гамильтон мыслит такое, что и словами не передать.
– Интересно, как бы она на меня посмотрела, если бы я действовал более иносказательно, но в тоже время, более прямолинейно. – Не сводя своего взгляда с вдовы Гамильтон, начинает её подвергать умственному сомнению этот субъект (назовём его Претендент), который ранее нацелился на руку мисс Гамильтон, а сейчас прямо-таки целится на благочестие вдовы Гамильтон. – И вместо ножки мисс Гамильтон, драматично потревожил бы ногу вдовы. – Претендент вдруг не удержался и прыснул от этих всех своих представлений потерянностей лица вдовы Гамильтон, которой так давно не делали таких волнующих предложений под столом, что она даже забыла, как это делается и как следствие, забылась, проявив на лице солянку из искреннего недоумения и надежды на осуществление её игры воображения.
И будь вдова Гамильтон менее сдержанной особой, – а она в данном воображаемом случае именно такая, – то она бы немедленно потрясла бы слух окружающих едоков вопросительностью: «Что это всё значит?», – тем самым вызвав у всех сидящих за столом невольный приступ самокритичности. Где все сидящие за столом, одновременно, вначале бросились тревожно оглядывать почему-то свои штаны или юбки, куда, по мнению вдовы Гамильтон, упала некая, только ею увиденная недопустимость в виде крошки хлеба или чего более существенного, той же капли супа. При этом никому на ум и прийти не может факт того, что вдове Гамильтон, чтобы увидеть эту их оплошность, пришлось бы предельно постараться для этого. Да и к тому же сам факт такой приметливости, не укладывается в свод правил поведения за столом, но разве об этом сейчас, в таком-то волнении, упомнишь.
Но слава тому, кто предусмотрел использовать по своему назначению салфетки, расположив их в нужных местах, так что можно было за себя вздохнуть с облегчением, чего не скажешь о сидящих за столом других людях, которые вслед за самокритичным взглядом, подверглись критичному осмотру своих соседей. Ну а там конечно, не столь радужная картина, как у самих смотрящих, даже не смотря на всё их видимое следование установленным правилам. И это понятно, ведь только взгляд со стороны позволяет увидеть тот самодовольный субъективизм, которым льстят себя все соседи.
А ведь когда, как в этом случае, вопрос прозвучал так смело и неожиданно, то это не может, а весьма вероятно может, застать врасплох оказавшиеся в эпицентре этих событий людей, которые сами не ожидая того, вдруг обнаружили на своих и соседних лицах выражение хоть и страха, но всё же искренности.
И вот тут-то многие, да практически все, за исключением вдовы Гамильтон, при виде может быть с самого детства знакомых лиц, начинают понимать, что они их совершенно не знают, в первый раз видя их такими… Живыми. Что заставляет их более пристально вглядываться в них. Но уже поздно, возврат в тень защитной маски непроницаемости, неизбежен. И всем приходится довольствоваться ухваченными моментами.
– И чего лыбится, сволочь. Может чего-то во мне увидел не то? – заволновалась за себя и за свою причёску леди Бенкли, при виде этой улыбчивой, переходящей в радость, уставившейся в неё как в одну точку, физиономии доктора Пинки. – А может у меня не здоровый цвет лица? – вдруг ахнула от страха леди Бенкли, обнаружив на лице доктора Пинки слишком здоровый цвет лица, в особенности в области пресмыкающегося перед рюмкой носа.
Но леди Бенкли может столь сильно не переживать за то, что ей далеко
– Да на одну его рожу посмотришь, как отпадает вся охота есть. – Глядя на славящегося своим слоённым, как пирог лицом (имеется в виду, что оно было многогранно), сэра Дибенса, грубеет лицом не слишком стройная, но стремящаяся к этой идеальности, леди Интерес. Но тут вдруг, неожиданно вслед за этим, она наталкивается на невероятно показавшуюся ей интересной мысль, – а зная леди Интерес, можно предположить, что эта её мысль имела диетическую направленность, – что в один момент меняет её отношение к сэру Дибенсу, который становится перед фактом своего чрезвычайного удивления, при проявлении такой видимой симпатии к нему со стороны леди Интерес, которую он терпеть не мог и она до этого момента отвечала ему тем же.
И хотя все эти взгляды друг на друга столь разнились, всё же все они были единодушны в одном, своём видении вдовы Гамильтон. – Чёрт возьми, всю эту аристократию! – Первое, что пришло в голову всем гостям, когда они вернувшись к себе, осмыслили заданный вслух вопрос вдовы Гамильтон. – И умеет же она так туманно обосновывать свои претензии на аристократизм. – Убеждающе сжали свои губы всё те же гости.
– Может оттого, что они на самом деле туманны. – Неожиданно в чьей-то, так и не выкорчеванной от плебейства душе, мелькнуло основанное на зависти сомнение. Но оно было тут же развеяно поднявшимся роем голосов кандидатов на эту претенциозность. – Не просто туманны, а очень туманны! – Лица сидящих за столом людей накрыл туман обоснованности, с которым они благоговейно посмотрели на вдову Гамильтон. И только Претендент находился в некоторой конфронтационной оппозиции к вдове Гамильтон, о чём он не собирался умалчивать, сейчас же обратившись, а вернее сказать, слишком много себе позволив, отвечая вопросом на вопрос вдовы. А ей, между прочим, и сэра Гамильтона, оставившего после своей скоропостижной кончины столько вопросов и загадок (и главный из них, где всё состояние?), по горло хватает.
– Как будто вы, леди Гамильтон, не знаете, при ваших-то взглядах на меня. – Берёт с умышленным подтекстом слово Претендент, умело дополняя его новой атакой ноги на ногу вдовы, которая не выдерживает такого напора мысли и действий Претендента и, склонив свою голову на бок в искусственном обмороке, выдаёт себя, погружая сидящих за столом в смятение. Из которого только одно и может вывести, и выводит – прыск смеха Претендента.
Что и говорить, а прыскающее поведение Претендента (а ведь он ещё не дал возможности ответить вдове Гамильтон), к которому случайно он прибег под воздействием своего воображения, ни в какие своды правил поведения в приличном обществе за столом не входит, и вдова Гамильтон даже теряет самообладание и позволяет себе лишнее, – поинтересоваться у этого невежды, что он тут увидел смешного?
– Вы даже себе представить себе не можете, что. – Хотел было тут же расстаться с вдовой Претендент на руку её дочери, таким образом ответив ей. Но ведь эта вдова прихватит с собой и мисс Гамильтон, а это для него недопустимо и, пожалуй, скучно. И Претенденту пришлось срочно скорректировать свой ответ. – Да тут такая путаница в голове возникла. – Серьёзно проговорил претендент, глядя на вдову Гамильтон, которая судя по её проникновенному взгляду, как раз что-то подобного подозревала насчёт него. – Да и как она не могла возникнуть, – тихо произносит Претендент, опустив голову и глаза в тарелку. И, пожалуй, вдова Гамильтон готова его простить, но не успевает, как вдруг он резко поднимает вверх свою голову, отчего вдова готова вслед за своим сердцем упасть со стула, и с вызовом бросает ей в лицо практически вызов, – ведь я сижу напротив вас и всё вижу.