Хроники Порубежья
Шрифт:
— А у этого коваля, или кто бы он ни был, здесь своей дороги нет. То есть, и восхоти он идти, а ногу поставить некуда — чужой. Вот что мне от тебя надо, дай ему путь.
— Ничего не понял, — честно признался Берсень. — Попроси ты меня рубаху снять, снял бы. Это понимаю. А то — путь. Да бери, не жалко. Только как же я тебе его дам? След что ли свой выну?
— Ты только согласие дай. Остальное — моя забота.
— Даю согласие.
— Хорошо, — сказал с облегчением Волох. — Руку протяни и не убирай, пока не скажу.
Теперь ты, — обратился он к Ивану. —
Ермощенко с опаской выполнил приказание, ладонь показалась ему твёрдой как камень и столь же холодной. Затем острая, невыносимая боль пронзила виски, он хотел закричать, но язык ему не повиновался, однако мука эта длилась всего несколько секунд, и вдруг боль стихла.
— Готово, — сказал Волох. — Берсень, прими руку.
Богатырь убрал руку, с сомнением посмотрел на неё, словно ожидал увидеть на ней какие-нибудь таинственные знаки, и вопросительно посмотрел на Волоха. — Точно всё?
— Всё, всё.
— И многих ты так облагодетельствовал гостей-то незваных?
— Ну, так уж и незваные. Я их, понятно, не зову. По мне и без них тут народу перебор. Но, еще раз повторю, зарок. Только ведь на мне свет клином не сошёлся. А много или нет… Раньше больше было, только, почитай, никто головы не сносил. Мои благодеяния жизни им не прибавили. Но давно уж никого не было. Думал уж и не будет никого. Но ошибся. И последняя моя просьба, Берсень. Мне еще Стрепет нужны и Коська, позвал бы ты их.
Берсень заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. — Жди, сейчас будут.
— Я, кстати, тоже ни черта не понял, — деликатно напомнил о себе Иван. — Домой-то меня отправят теперь или как?
— А и ступай, — почти ласково произнёс Волох. — Да забудь, пока что, всё что видел.
— Ну, и сволочь, ты, дедушка, — только и успел сказать Ермощенко, прежде чем провалиться в беспамятство.
Глава девятая
Воскресное утро следующего дня началось для Даши с ароматного запаха свежесваренного кофе. Девушка сладко зажмурилась, потянулась и спустила босые ноги на теплый пол, разлинованный квадратами солнечного света. За окном разливалась ясная морозная синева, ветер, всю ночь сотрясавший оконные рамы, стих, и видно было, как над трубой хлебозавода белым столбом стоит дым.
Шлепая босыми пятками Даша прошла в ванную, умылась, и отправилась на кухню.
За столом, забравшись на табуретку с ногами, сидела Вера, с обычным своим видом примерной девочки, и пила кофе.
— Доброе утро, — сказала Даша, зевнула и, сев напротив подруги взяла кофейник. — Тетушка ушла?
— Доброе, — ответила Вера. — Только уж день на дворе. Сильна ты, мать, спать. Тетушка же ушла. Велела тебе кланяться, а ключ оставить у соседей.
— Оставим. Ну, как тебе вчерашние мальчики? Какой больше глянулся, черненький или беленький?
Вера задумчиво уставилась в потолок. — А кто из них который? Тот, у которого ты на коленках сидела, это какой?
— Черненький!
— Ага, ага, понятненько.
— А тот, который тебя тискал, тот беленький.
— Беленький, хорошенький. Студентик! —
— Погадаем! — Даша вытащила из ящика стола потрепанную колоду карт, которую там хранила тетушка, утверждавшая, что в ней течет цыганская кровь. Впрочем, её родная сестра, Дашина мать это категорически отрицала.
— На кого гадаем?
— На обоих!
Даша кивнула и веером раскинула карты по столешнице. Как всегда, при гадании, её лицо сделалось серьёзным и даже хмурым, она внимательно разглядывала карты, и не удовлетворяясь простым осмотром, переворачивала некоторые из них рубашкой вверх и изучала и с этой стороны.
— Подруга, — не выдержала Вера. — Ты меня прямо пугаешь. Не томи. Живы?
— Живы вроде, — ответила Даша без особой уверенности в голосе. Прежняя веселость возвращалась к ней как бы поневоле, просто в силу того, что природа не терпит пустоты.
— Да, живы, живы, — махнула она рукой и смахнула карты обратно в ящик стола. — Суеверия всё это.
— Точно, — резюмировала Вера. — Мне тут два года назад нагадали богатого мужа, хромую свекровь и казенные хлопоты. И где оно всё?
— В пути, — окончательно развеселилась Даша. — Ну, что, в город? Твоего студентика-то мы вряд ли найдём. А вот к моему черненькому бугаю наведаться можем. Посмотрим, над чем он там менеджер.
— Куда наведаться? Воскресенье же.
— Действительно, — Даша дернула себя за короткую толстую косу, взяла телефонную книгу и, порывшись в ней, стала накручивать диск телефона. — Алло. Дмитрия Акимушкина можно? Не вышел на работу? Спасибо.
— Приехали, — сказала Вера. — Ну, по крайней мере, беспокоиться еще рано. Мало ли что. Завтра еще раз позвоним.
— Позвоним, — согласилась Даша. — Ладно, в город все равно ехать надо.
Через полчаса девушки стояли на остановке маршрутного такси.
— О, смотри — Гена, собственной персоной, — толкнула Вера подругу. — И, практически, без видимых повреждений.
— Дуракам везёт.
На этот раз Гена был один, он брел навстречу, слегка покачиваясь… О вечерних неприятностях, действительно, напоминал только край марлевой повязки, выбивающийся из-под вязаной шапочки.
— Эй, — окликнула Даша, — Головка-то не болит?
Головка, очевидно, всё же побаливала, так как на вопрос Гена отреагировал с некоторым опозданием. — А, подруги. Примите соболезнования.
— По ком же?
— Как это по ком же? По том же. С кем вчера гуляли? Вот по ним по самым, покемонам.
Геройское выражение Гениного лица не предвещало ничего хорошего, и подруги насторожились.
— И чего же с ними стряслось?
— Погибли смертью храбрых, — брякнул Гена и, кажется, сразу пожалел о сказанном. Но слово — не воробей. И он, уже без прежней удали в голосе, пояснил. — Они ж от нас убежали вчера. И в парк их чего-то занесло. А там, сами знаете, под вечер лучше не появляться. Не знаю, кто их так напугал или просто по жизни умом траченные, но угораздило их забиться в погреб, что на месте летнего кафе. Знаете его?