Хроники Порубежья
Шрифт:
Воины молча расступились, и путники увидели двух прикрытых тряпьём женщин, сидящих на земле. Одна, судя по фигуре, совсем молоденькая, сидела, уткнувшись лицом в согнутые колени и обхватив их тонкими руками. Другая, постарше, сидела, упершись руками в землю и опустив лицо, закрытое прядями растрепанных русых волос.
У Сани на мгновение захолонуло в груди, ему показалось, что это Даша и Вера. Но это были другие.
— Смотри, — сказал Воробей. — Эти были тут? Узнаешь?
Женщина подняла миловидное лицо с искусанными губами и неожиданно улыбнулась. — Нет, воевода, этих не было. Да и не
— Я тебя не спрашиваю, на кого они похожи. Со степью народ всякой сволочи идёт. Я тебя спрашиваю, они тут были?
— Говорю ж, не было их. Которые были, все тут мертвы лежат.
— Не все, — возразил Воробей. — Двое в болоте сгинули. Чему радуешься, дура?
— Спасению своему, воевода, — ответила молодуха, собирая с земли тряпки и стараясь прикрыть ими свою наготу. — И вот, дяденька смешной какой, — мотнула она головой в сторону Ермощенко.
Обтрепавшееся в лесных странствиях некогда элегантное черное пальто Ивана теперь висело на нем как старая плащ-палатка на огородном пугале. Пуговицы давно оборвались, так что подпоясывался он веревкой, которую презентовал ему Нечай. Оборвались и завязки меховой шапки, с которой он ни за что не желал расставаться, и теперь её уши торчали в разные стороны…
— Смешной, — согласился Воробей и спросил у молодки. — Буджаки вас долго с собой таскали?
— Ты что, воевода. Они с собой никого долго не таскают. Кто ж это долго вынесет. Утром мы им попались Если бы не вы, конец бы нам.
— С нами, что ли пойдете?
— А куда ж нам деваться? С вами.
— И она пойдет? — кивнул Воробей на скорчившуюся девушку, узкие плечи которой тряслись от беззвучных рыданий.
— И она, — твердо сказала молодуха. — А что плачет, то сам разумей. Я-то баба, а она-то девка. Ты б на её месте тоже плакал.
Воины разом грохнули от смеха.
Воробей почесал в затылке, и усмехнулся. — Ладно, будь по-твоему. Тряпки эти брось. С покойников возьми одежду подходящую и товарку свою приодень.
— Благодарствую, воевода, — поклонилась молодуха. — Я Пенка, а её Гориславой кличут.
— Запомню, — пообещал Воробей.
— А с нами что? — спросил Иван.
— А я откуда знаю? — вопросом на вопрос ответил Воробей. — Ну, кто вы? Куда вы?
Между тем, пока шла эта беседа, из лесу выезжали повозки и выходили люди. Вид у них был не такой воинственный, как у тех, что стояли на поляне. И хотя многие из них были обвешаны оружием с головы до пят, сразу было видно, что воинская потеха не является их привычным ремеслом. А того больше было народу прямо штатского, что называется гражданского населения, баб, детей и стариков. Вели они себя на удивление тихо, двигаясь словно тени, и лишь негромкий говор свидетельствовал, что это всё-таки живые люди из плоти и крови. Пока одни раскладывали костры, другие стаскивали тела убитых кочевников и сваливали их в болото. Так что очень скоро ничего, кроме луж подсыхающей крови, не говорило о произошедшей здесь бойне.
— А вон и Дашка с Веркой, — вдруг промолвил натуральный кузнец, словно бы даже осуждающим тоном, в котором, однако, вдумчивый слушатель легко бы различил радость, жизнь налаживалась.
Та же радость отразилась и на лицах девушек, но улыбки их потухли, когда, подбежав, они
— Кто мы? — переспросил Иван и задумался, так как сам не очень представлял, кто же они тут такие будут. — Ну, свои, словяне. Правда, Митька?
— Ага.
— Идете откуда?
— Э? — Иван толкнул Саню, стоящего с полуоткрытым ртом и наблюдающего всю картину с видом постороннего наблюдателя, локтем в бок.
— Что? — поглощенный созерцанием, тот пропустил вопрос мимо ушей.
— Идем откуда, спрашивают.
— Мы идем из Херсонеса Таврического, — не долго думая, брякнул Саня. Потом, видимо, решив, что сказанного будет недостаточно, добавил. — В полон нас угнали, эти, как их, злые татарове.
— Всех троих, что ли? — недоверчиво спросил рыжебородый. — И этого тоже? — он указал на Ивана.
— Что-то не похоже. Такой сам кого хочет угонит, — додал какой-то боец из новоприбывших, и важно поправил сползший на самую переносицу войлочный колпак.
— И что это за злые татарове такие? Я про таких и не слыхивал.
— Хорошо устроились, — позавидовал Иван. — Это ничего, это вы еще услышите. То-то удивитесь.
— Слушай, командир, — начал закипать Митька. — Ты глаза разуй-то. Чего б мы в трясине мокли, кабы не свои?
— Так свои, говоришь, — Воробей с большим сомнением оглядел облепленного с ног до головы болотной грязью собеседника. Ивану даже показалось, что воеводе просто не хочется, чтоб такой непрезентабельный персонаж оказался своим.
— Вот тебе крест святой, свои. — Митька достал из-под ворота рубахи крестик на серебряной цепочке и приложился к нему губами.
Правая бровь воеводы поползла вверх. — Э, ребята, да вы никак греческой веры. А может — готфы? Ну, тогда вам не повезло.
— То есть, как это не повезло? — злобно сверкнул Митька глазами.
— То есть, так, что совсем не повезло, — с удовольствием пояснил Воробей. — Так не повезло, что дальше некуда.
Допрос явно принял нежелательное направление и натуральный кузнец понял, что если сейчас это дело не переломить, то всё может кончиться очень печально. Он оттолкнул Митьку, боясь, что тот сморозит что-нибудь ещё и, сорвав ушанку с голову, ударил ею оземь. — А коли готфы, то вели казнить нас, да и всё. Только допрежь вели слово молвить.
— О как запел. Чисто — Боян, — Воробей по-приятельски подмигнул Ивану. — Ну, велю. Давай, открой уста сахарные, молви слово медвяное.
— Ты же сам видишь, воевода, что никакие мы не готфы. Мы этих готфов и в глаза не видывали и слыхом не слыхивали. А что греческой веры, то не твоя печаль, а наша. По делам судите их.
— По делам судите их, — с удовольствием повторил Воробей. — Крепко сказано. И какие ваши дела?
— А такие, что если тебе воины нужны, то вот они, мы. Бери, пригодимся.
— Да я вообще старый опытный партизан, — воодушевился Митька. Саня покрутил пальцем у виска.
— Да мы ж тебе говорили, кто они, — по-свойски сказала Вера, выступая из-за спины Воробья.